– Пей, сынок, тебе надо поправляться. Вот станет тебе получше, отвезем тебя в больницу, в город. Ты такой худенький! Как же ты очутился в горах один?
И Поль рассказал ей о своем путешествии. Как решил увидеть Центральную Азию, как объездил сначала Казахстан, как отправился в Киргизстан, где участвовал в праздновании айта, как после этого пешком пошел в Таджикистан, как путешествовал вдоль афганской границы, останавливаясь в домах гостеприимных жителей или просто в палатке. Он говорил по-русски с акцентом, но без труда, только иногда немного дольше, чем знакомые люди, подбирая слова. Было видно, как он был тронут заботой старой женщины, и как поразила его эта чашка кофе, ради которой она ходила к далекой соседке.
– Мне нравятся ваши горы, таких не видел раньше. И ваши люди очень добрые. Я был в Душанбе, провел там два дня. У меня есть друг в России, он родился в Душанбе, его мама работала там в театре, была актрисой. Он попросил меня сделать фото театра. Я его долго искал и не нашел, а потом мне сказали, что театр… как говорят? Его сломали. Больше нет театра Маяковского. Я сделал фото руин для моего друга, это грустно. Потом я пошел в горы, здесь я сделал много хороших фото. А потом заболел.
На третий день путнику стало лучше. Он уже познакомился с внучками Гулнасаб и со всеми соседками, которые приходили к ней под разными предлогами, уже знал историю ее сына, которая походила на десятки и сотни таких же историй почти в каждой семье Памира.
– Бабушка, я хочу заплатить вам, я живу у вас уже несколько дней, заплачу за комнату и за еду, – сказал Поль.
Гулнасаб перестала улыбаться своему гостю и нахмурилась:
– Ты хочешь обидеть меня? Да разве можно деньги брать с гостя? А что твоя мама скажет, если узнает, что я ее сына больного платить заставила? Разве мой дом – гостиница или ресторан?
– Тогда я хочу помочь, хочу работать с тобой, – ответил Поль, который уже не первый раз сталкивался с нежеланием местных жителей брать деньги за ночлег.
Гулнасаб снова улыбнулась.
– Пойдем, поможешь мне морковку копать. Вон там вилы стоят и мешки, мне-то одной тяжело. А девочки в школе, только к четырем придут, а еще им уроки делать. Картошку-то я уже выкопала, вот морковка осталась.
И они пошли вдвоем на крохотное поле, где старушка, как могла, выращивала овощи для своей маленькой семьи. В этот раз она была не одна, и работать ей почему-то было легко и приятно. Она снова вспомнила, как работала на этом же поле сначала с мужем, а потом с сыном, и как хорошо, когда в доме есть мужская рука.
