Дракон по имени Изабелла и другие самые обычные люди - Олеся Николаевна Бондарук

Путник

Бабушка Гулнасаб начинала свой день с того, что осматривала свой скромный дом. Из комнаты вела дверь наружу, туда, где возвышались горы Памира, паслись несколько ее коз, и где две ее внучки играли, когда не были заняты домашними делами. Это и был весь ее мир, который она не покидала с самой своей молодости.

У стены справа от двери стоял старый буфет, за стеклом которого виднелась нехитрая посуда. На самом стекле была прикреплена маленькая фотография – сына бабушки Гулнасаб Анзура. Он сделал эту карточку много лет назад, когда понадобились фотографии для документов, а одна вот осталась лишней. Это было единственное изображение единственного сына, и только благодаря ему она еще могла увидеть его лицо. Пять лет назад Анзур со своей женой уехал на заработки в Екатеринбург, оставив двух своих дочек на попечении матери. Первые десять месяцев они исправно присылали деньги. Однажды Анзур написал письмо, что работать стало все тяжелее, а денег платят все меньше, а потому они попытают счастья в Москве. Это была последняя весточка от него, больше ни писем, ни денег бабушка Гулнасаб не получала.

Напротив двери было еще одно изображение – старый пожелтевший портрет Ленина. Его черты почти стерлись, но взгляд был все таким же строгим и энергичным, как во времена, когда Гулнасаб была не бабушкой, а задорной комсомолкой-хохотушкой. Она состарилась, согнулась и потеряла свою улыбку, в то время как Ленин смотрел на нее каждый день, не уставая, не теряя своей строгой веры. За это Гулнасаб его очень уважала и никому не позволяла портрет снимать.

На третьей стене висел календарь: две молодые красивые девушки в хиджабах благочестиво устремляли взоры к небу, а их руки были сложены в молитвенном жесте. Этот плакат подарила бабушке Гулнасаб соседка, его повесили на почетное место, и он сразу же стал главным украшением комнаты. Когда старушка смотрела на девушек, она почему-то немного смущалась и все хотела как-нибудь доказать им, что и она старается вести благочестивую жизнь, и что она, возможно, заслужила так же смотреть на небо, как и юные красавицы.

Утром сначала Гулнасаб смотрела на сына, потом на Ленина, потом на красавиц, словно здороваясь с ними. Иногда она мысленно разговаривала с ними, рассказывала о своих трудностях, а порой просила совета. Несколько лет назад она, бывало, могла и заплакать, когда говорила сыну, что дочки его уже пошли в школу, и что они уже не могут вспомнить маму, которую не видели так давно, ведь ее фотографии в доме не осталось! Теперь она уже не плакала, да и фотография сына стала для нее таким же изображением, как портрет Ленина или красавиц-мусульманок – абстрактным, словно чужим. Потом женщина отправлялась по своим делам, которыми занималась до позднего вечера, так что и глаз поднять на стены времени у нее не было. И только перед сном могла пожелать она спокойной ночи своим собеседникам. И был каждый день, как предыдущий, и горы стояли так же грозно, как тысячи и сотни тысяч лет назад.