Жерновой не без удовольствия подумал о Дружинине: этот каким-то особым нюхом чувствует главное. С него и надо начинать. Надо поднять его на щит. Расхвалить на партийном активе. Но тут же мелькнула новая мысль, а стоит ли? Каким должен быть этот актив? В ореоле славы? А может, кое-кто и банкета ждет? Напрасно, не дождется. Не таков Жерновой: он привык успехи удваивать. На очереди стоит план по молоку, потом — по мясу, и эти планы надо нынче не только выполнить, но и перевыполнить. Как говорят, все >поставить на карту, и любой ценой… Он тут же прикинул: сколько у них имеется скота. Получилось вроде маловато. А в личном пользовании колхозников? Горожан? Надо и это плюсовать. Любой ценой гасить аванс… Во что бы то ни стало удержать авторитет области!
Достав из кармана полосатой пижамы карандаш, он перечеркнул итоговую цифру и размашисто и жирно поставил новую. Поставил и опять с теплотой и нежностью подумал об Ирине.
8
На актив и впрямь собирались, будто на праздник. Полагая, что на этот раз обычного разноса не будет, секретари райкомов съезжа; лись не как всегда — собранные, озабоченные, вооруженные сводками и докладными записками, аккуратно положенными в папки, — а вроде как налегке. Некоторые из них даже заглянули накануне вечером в ресторан, и уже поспешили по-своему отметить успехи и теперь, чувствуя себя не особенно хорошо, Забрались на балкон.
Среди таких, как ни странно, оказался и Трухин. Он опустился в кресло и, свесив голову, принялся растирать лысину мигреневым карандашом, который очень помогал ему в таких случаях.
Когда показался Жерновой, зал сразу притих и, разглядывая первого секретаря сотнями любопытных глаз, старался понять его настроение, заранее предварить ход предстоящего разговора. Понять, однако, было трудно. Жерновой. в белоснежной сорочке, в новом, цвета морской воды, костюме, оперся руками о длинный стол и, как всегда спокойно, без малейшего волнения открыл актив.
Дружинин, сидевший в центре зала, услышал в числе рекомендованных в президиум и свою фамилию. Он несколько удивился, так как в президиум его раньше не выбирали, но поднялся, прошел вместе с другими на сцену и сел во втором ряду, как раз за Жерновым. Рядом с Леонтием Демьяновичем сидела Селезнева. Она оглянулась и приветливо протянула руку Дружинину; спустя некоторое время она встала и предоставила слово докладчику.
Жерновой не отличался особым красноречием — говорил тяжеловато, словно с трудом подбирая каждую фразу. Но фразы его не рассыпались — они были точными, увесистыми, будто бревна у плотовщиков, ложились друг к ДРУгу. Даже Ирина и та иной раз удивлялась: свои стенограммы Леонтий Демьянович почти не правил, а почитаешь — каждая фраза стоит на месте. Но сегодня особый актив, и доклад секретаря обкома должен быть не похожим на все остальные. Однако из первой же половины доклада всем стало ясно, что Жерновой настроен не совсем по-праздничному. Он говорил не о заготовке хлеба, а о молоке, о мясе. Как и в прежних докладах, приводил цифры, сравнивая одну с другой, называл фамилии секретарей райкомов, кое-кого из них, особенно тех, которые, по его мнению, плохо работали, просил объясниться на активе. В зале зашевелились, зашуршали бумагами: нет, тут банкетом и не пахнет.
