— Я вас для чего привез? Для голоса или просто так, прокатиться? Установка моя такова—взять машин побольше и подешевле… Вот так. Пока никого нет, ступайте к тракторам и облюбовывайте. А я тем временем к Волнухину заскочу.
Степан Волнухин, недавно вернувшийся из больницы, заметно похудел и еще больше ссутулился. Когда Щелканов вошел к нему, он сидел за столом, завтракал.
Щелканов поздоровался, справился о здоровье.
— О здоровье чего же говорить… Расшаталось мое здоровье, — доедая суп, отозвался Волнухин.
— Да ты чего это, Степан, словесами-то угощаешь? — выглянула из-за перегородки жена. — Присаживайтесь, Петро Егорович, завтракать с нами…
Авдотья подбежала к столу, бросила на край свежую скатерку, развернула ее.
— Сейчас я глазунью приготовлю.
— Ни-ни… Ни боже мой — печень…
— Ну, тогда молочка или творожку, может, со сметанкой? У нас теперь ведь своя корова. Сынок-то вон потребовал молочко…
Щелканов снял полушубок и, пригладив торчком стоявшие на затылке волосы, подсел к столу.
— Оно, конечно, прав ты, Степан Васильевич, и годы были крутые, и горы высокие.;.— И, словно желая ободрить его, добавил: — Теперь полегче будет тебе, круг-то работы поубавится.
— Эх ты, Петр Егорыч, — не без обиды ответил Волнухин. — Тебя бы, скажем, ликвид-нули, спокоен бы ты был, а?
— Меня не ликвидируют, я — колхоз…
— Понятно, не ликвидируют, это я к слову. Но встань на мое место… Вот сегодня, скажем, трактора передаю. Ночь не спал, все думал. Ведь тридцать ‘лет я с ними рука об руку шел. А завтра выгляну — ни тракторов на усадьбе, ни другой машины…
— Ну, это, скажу я тебе, назрелый воп
рос, — пояснил Щелканов. допивая стакан чаю. — Давно у меня эта думка была. Еще до войны я мечтал о том, чтобы иметь в руках свою технику.. ^ у
— Ты не меряй всех на свой аршин, — опять возразил Волнухин. — Ты, знаем, хозяин опытный, заботный… А вот, к слову сказать, как Платон Забазных? Осенью купил вон «москвича» — и, говорят, той же самой осенью угробил его. Можно доварить ему сегодня государственную технику?
— Опять ты за свое, Степан, — уже беспокоясь за здоровье мужа, вступила в разговор Авдотья. — Что тебе напутствовали доктора? Ведь ему, Петро Егорович, совсем нельзя расстраиваться. А он днем говорит о машинах и ночью во сне, как наяву, о них же тоскует. Раз руководство решило, значит, так и надо. Дадут тебе другую должность.
— Эх ты, мать тебя в редьку, — выругался Волнухин и выскочил из-за стола. — Пойми ты, наконец, разве о должности пекусь?
