Я ничего не помню. Ничего. Тетя Лида утверждает, что на опознании останков узнала обоих моих родителей, и что сомнений в их гибели быть не может. Но, подрастая, я все ковырялась в ее душевной ране, не давая ей зажить, высказывая все новые предположения, пытаясь докопаться до истины, пока в один прекрасный день всегда сдержанная тетка не наорала на меня. Она кричала, что моя мама была блаженной, что она заставила моего отца вести какую-то странную жизнь, превратив его в бесприютного раба. Что сама тетка именно из-за этого не хотела забирать меня из детдома, так как видела во мне черты матери. Что ее брат так увлекся странной девушкой, моей мамой, что оторвался от родных корней, а она… о ней почти ничего не было известно. И если бы не она, то возможно… И тогда я поняла, что они действительно погибли. Что тетя Лида видела их мертвыми, обгоревшими. Иначе она тоже верила бы в возможность ошибки и не смогла бы этого скрыть. Должно быть, я слишком привыкла к волшебству, чтобы смириться сразу, но постепенно смирилась с мыслью, что на мою долю отмерено лишь ограниченное количество чудес.
Где-то вдали загрохотало – приближалась гроза. Я выложила на стол пачку купюр.
— Вот, на хозяйство, крышу там починить, ты ж говорила, надо.
Тетя Лида округлила глаза:
— Настюш, откуда такие деньжищи? Все никак не пойму, кем ты работаешь там? Неужели платят столько?
— А то, — весело сказала я. — Я же говорила тебе: я консультант по редким книгам, за мало, кому попало, не продаюсь. Гляди!
Я подняла с пола сумку и достала «Нравы и повадки фей» Фергюсона. Киприянов вряд ли заметит теперь пропажу, а книга мне действительно нужна – в ней моя юность, надежды и страхи. Здесь, в доме тети Лиды, будет мой штаб. Аглая дала мне адреса «наших», и я не успокоюсь, пока не предупрежу всех. Несколько фей-полукровок уже наблюдает за домами Киприянова и Сениного отчима.
— А… ну тогда… — неуверенно, но несколько успокоено пробормотала тетя Лида, разглядывая редкую книгу.
Она незаметно накрыла деньги полотенцем и смела их в ящик стола.
— Слушай, Настюш, тетя Клава звонила. Помнишь сестру мою двоюродную, из Харькова?
— Жива еще? — удивилась я.
— Жива. Все говорю ей: переезжай ко мне, досмотрю, ты ж одинокая…
Я кивнула. Эпопея с престарелой одинокой тетей Клавой длится уже несколько лет. Сдается мне, она так и помрет в пустом, но родном доме, и, надо сказать, я ее понимаю. Тетя Лида однажды сказала, что из всей семьи мужа моя мама сблизилась только с тетей Клавой. Понимаю, почему. Никого добрее и ласковей старенькой Харьковской тетушки я не встречала.
