Десять минут прошли. Киприянов извивался и стонал. Я подняла его с земли, перекинула его руку через свое плечо и потянула к мосту. К счастью, в первые секунды торжества Крысака мы отошли от него всего на несколько метров.
— Сильная, бл&ть, — просипел Крысак мне в ухо.
Ты даже не знаешь, насколько.
Мы ввалились в бальный зал. Скат бросился к нам. Его немного потряхивало. Я сгрузила Киприянова ему на руки, буркнула:
— Ему скоро станет лучше. Нужно подождать.
Сеня принялся хлопотать над полумертвым шефом, а я пошла к двери. Уже выходя, я оглянулась и поймала взгляд Киприянова из-под полуопущенных, скованных страданием век. Н-да, напрасно я вернула Крысака в его нору, напрасно – отольются кошке крысиные слезы.
Несколько часов подряд я слышала доносящиеся снизу вопли Эллы Ивановны, на которые Киприяновские шестерки отвечали монотонным бубнением. Вскоре голоса переместились к парадному входу. Я вышла в «ботанический сад» и подсматривала из-за занавески. У входа стояла машина, Элла Ивановна разыгрывала сцену «ухожу с гордо поднятой головой и небольшим скандалом». Она взывала к совести Жабы и Кошака, хватала за грудки Сеню-Ската, размахивала мобильным, грозясь, что обратится в прессу. Жаба и Кошак стояли у открытой двери джипа и молча подергивали могучими плечами. Наконец Скат, перекричав врача, подошел к ней и что-то зашептал на ушко. В руки Эллы Ивановны переместился узкий, пухлый конверт. Бастион пал. Элла Ивановна прослезилась и отбыла.
В течение последующих трех дней из дома Киприянова была удалена почти вся прислуга, за исключением Веры и Лары. Вечером того дня, когда мы впервые посетили Холмы, Крысак ожил. Ему становилось все лучше. Элла Ивановна была бы в шоке, увидев, как ее умирающий онкологический пациент бегает по утрам трусцой по дорожкам в саду. С улучшением состояния Киприянова усилилось и наше противостояние.
Кульминация наступила вечером, через четыре дня после нашего с Крысаком короткого путешествия. Я уже собиралась ложиться спать, когда в дверь постучал Сеня. Резко открыв дверь, я наконец-то смогла поймать его взгляд, вот только вместо хрусталя в глазницах были мертвые, мутные стекла. Легкая нетрезвость не мешала ему, однако, держать под контролем мысли.
— Жанна Викторовна, — умоляюще пробормотал Скат.
— Что? — устало спросила я, сразу догадавшись о причине визита. — Борис Петрович изволят вызывать?
Сеня кивнул, опустив глаза. С первого этажа доносилась искаженная расстоянием шальная музычка: тыц-тыц, бамс-бамс. Я шагнула в коридор, но Сеня выставил перед собой ладони:
