И все-таки на парковку я спустилась вся раздраженная. Ненавижу, когда кто-то прикасается к моим волосам. Зато с головы была смыта дрянная пепельная краска. В школе наша классная все время лезла мне в голову с брезгливой гримасой – пыталась разглядеть «отросшие корни». В интернате некоторые девочки уже в двенадцать лет пытались стать блондинками, выжигая волосы пергидролем. Многие из них потемнели, повзрослев, а я все светлела. Наша кровь не сразу дает о себе знать. Никто не остается прежним, даже такие полукровки, как я. Я впервые прошла по мосту в тринадцать, а потом, за несколько лет, изменилась почти до неузнаваемости. Тогда-то я и встретила Странника. Здесь, в этом мире, который я никогда не считала своим.
— Да, вообще-то я такая, — буркнула я в ответ на удивленный взгляд Сени.
Тот повел плечом, мол, чего только не бывает, но всю дорогу поглядывал на меня в окно заднего вида.
Мы попали в пробку из-за аварии на дороге. Я попросила Сеню остановиться, вышла, чтобы постоять босыми ногами на еще не успевшей прогреться земле. Шоппинг меня вымотал. Скат ждал меня у машины. Сказал, глядя на багровеющий в закатных лучах горизонт:
— Я Борису Петровичу всем обязан. Он меня из такого дерьма вытащил. Помог нам с матерью. Мой отец был ему другом. Киприянов – неплохой человек, поверьте, просто вспыльчивый. Привык получать от жизни все. И вдруг эта болезнь. Это он из-за нее такой.
— Это ваше мнение, Сеня, — откликнулась я. — Я его не разделяю.
— Если бы он желал вам зла, то поверьте… Мне кажется, вы ему нравитесь… как женщина. С самого начала. У него все женщины… всегда были незаурядные. И вы тоже… Я теперь это вижу. А Борис Петрович увидел сразу. И у вас много общего. Он тоже любит книги.
— Спасибо, — сказала я. — Это утешение. Только вы ничего не знаете. Мы с Борисом Петровичем заключили… соглашение. И я просто выполняю свою часть. Ничего личного между нами нет и быть не может.
Больше в пути мы не разговаривали. Сеня на миг приоткрылся, и я что-то уловила в его мыслях. Всего лишь мгновенное воспоминание: глаза, смех, но мне этого хватило. Я поняла, что не уйду, пока не докопаюсь до истины.
Элла Ивановна сначала меня не узнала, но когда я поздоровалась, чуть не задохнулась от ярости. Жаба и Кошак смотрели на меня недобро. Я ожидала от них пошлостей и сальных шуточек, а они глядели так, будто я была убийцей, нанятой для уничтожения их обожаемого босса. Садовник подумал, что я недавно приехавшая родственница Киприянова. Вера удивилась, в ее глазах читалась зависть. Я подарила ей дорогие очки от солнца, и она подобрела. Вот и хорошо – одним недоброжелателем меньше. Киприянов весь вечер не выходил из комнаты. Он позвал меня утром следующего дня. Ему было плевать, как я там выгляжу – в тот момент он еле передвигался. Элла Ивановна сделала ему укол обезболивающего и ушла, даже не посмотрев в мою сторону. Она была очень сильно встревожена.
