И бессмысленно задавать вопрос, что Ахиллесу Троя, что ему Елена, что ему Менелай, которому ахейские герои обязались вернуть неверную жену? Так решили Боги или те, которым и они подчиняются.
Продолжалось и в самой Троянской войне.
Ахиллес пришёл в ярость, когда мрачный Агамемнон отнял у него наложницу, завоёванную в бою. Не столько из-за наложницы, сколько всё из-за той же Судьбы, разве этот мрачный Агамемнон не понимает, что ему нет дела до его брата, у которого увели жену.
Вышел Ахиллес из боя, подумывал даже о том, чтобы вернуться в родную Фтию, прожить нормальную человеческую жизнь, но знал, не вернётся, нормальная человеческая жизнь не для него, Ахиллеса.
Так и сидел в стороне, не шелохнулся даже тогда, когда троянцы готовы были вот-вот опрокинуть суда ахейцев в море, не шелохнулся, что ему троянцы, что ему ахейцы, что ему Елена, что ему Троя.
Так и сидел в стороне, пока его друг Патрокл, не уговорил его отдать ему свои доспехи и вступить в бой с троянцами.
Ахейские герои разные по отношению к Силе, не только в силу своих физических возможностей, но прежде всего в силу того, что у них разные Судьбы.
Есть Агамемнон, всегда мрачный, будто предчувствующий, что произойдёт с ним, когда он вернётся домой после разрушения Трои.
Есть герой Диомед, для которого главное не слава в веках, а азарт и восторг самой битвы, когда он мчится в своей колеснице и кричит в экстазе «Я люблю тебя, Афина», он уже не Диомед, а сама Афина в обличье Диомеда.
Есть герой Парис, чувствительный и беззаботный, как сами боги, который и уведёт от мужа самую обольстительную женщину во всей Элладе, Елену.
И есть Патрокл, нежный и отзывчивый (в Новое время о таких скажут «Господин чувствительный мужчина»), главная любовь Ахилла в этом мире, и не будем лицемерно отворачиваться от непристойных предположений, ведь они греки, они не знали стыда, а любовь к мужчине для них в каком-то смысле была более «духовна», чем любовь к женщине.
Патрокл и вступил в бой, сумел оттеснить троянцев от кораблей, пока не встретился с Гектором и не был им сражён.
Вот когда вопль пронёсся по небесам, не столько вопль самого Ахиллеса, сколько вопль его матери Фетиды, которая предчувствовала, знала предсказание, знала, смерть Патрокла приближает гибель самого Ахиллеса, только и остаётся ей с плачем по Патроклу выплакать судьбу самого Ахиллеса, выплакать его беззащитность и уязвимость, выплакать, а потом выковать ему новые доспехи, лучше прежних, каких не было ни у кого, новые доспехи, в которых ему и предстоит погибнуть, наконец, с плачем по Патроклу выплакать собственную судьбу.
