Покорно, вслед бодро шагающей Анастасии, пошли по дороге. Кто-то напевал что-то церковное, кто-то молча молился. Сначала держались кучкой, потом растянулись так, что передние, оглядываясь назад, за поворотом не видели последних. Выступал пот, комары липли к лицу, к оголённым рукам… Дышали с натугой. После подъёма в гору, слушая стук в голове и сердце, в изнеможении садились на что придётся: на траву, камень, пень… Некоторые добрели до скамейки около храма.
Когда же из пристройки с ведром воды вышла Анастасия, встали и, расправляя ноги, потащились к ней. Не глядя на её руку, перевязанную платком со следами крови, подставляли сложенные черпаком ладони и медленными глотками втягивали в себя воду.
Немец, перец…
Бернхарда – круглая седеющая голова, серая ветровка, джинсы- встречала в аэропорту дёрганная девица. Стояла у выхода c табличкой с крупными немецкими буквами и раздражённо крутила головой. Он уже готовился заключить незнакомку в объятия, но, натолкнувшись на её напряжённый взгляд, лишь поздоровался: “Guten Tag”. Девица утвердительно кивнула головой и, смерив Бернхарда взглядом, указала жестом, чтобы он следовал вперёд. “Знает ли она немецкий?” – мелькнула мысль и тут же уступила место другой: "Какие они тут?”. Вглядывался в мелькающие за окном худосочные деревья с облезающей корой, надвигающиеся и исчезающие постройки, дома. Ему хотелось сидеть рядом с шофёром, но девица, не церемонясь, почти втолкнула его в заднюю дверь, ещё и цыкнула. В дороге молчали. В поведении сопровождающей Бернхарду чудилась враждебность. “Неужели они нас так и не простили?” – думал он и вспоминал худую мать, зябкие длинные тусклые вечера. Он сожалел, что ничему толком за свою жизнь не выучился, разве что клеить марки почте, куда в четырнадцатилетнем возрасте сунула мать. Сортировал письма, принимал телеграммы…
И вот теперь, выйдя на пенсию, скопив, как и положено немцу, некоторую сумму и, предварительно изучив глянцевые проспекты, приходившие на почту в изрядном количестве, купил тур. Глядя на картинки с золотыми, утонувшими в зелени куполами, он ощущал зов, сердце просыпалось от спячки, а кончики пальцев начинали чуть заметно дрожать.
Трудно сказать, почему в первую поездку Бернхард выбрал две точки: Кириллов и Соловки. В Кириллове, не пытаясь согнать с лица блаженно-мечтательное выражение, с несвойственным ему чувством полёта над землёй, всматривался в разлившееся озеро, в могучие монастырские стены. В музеях с настойчивостью исследователя дотошно рассматривал экспонаты. В храмах не только разглядывал иконостас и иконы, но несколько раз пытался осенить себя крестным знамением, сосредоточенно прикладывая к двум пальцам третий.
