У неё действительно были неплохие способности. Она даже успела поучиться на подготовительных курсах в Суриковском училище, но однажды, когда Таня уже заканчивала домашнее задание, сзади подошла мама. У Таниной мамы, ещё со времён обучения дочки в начальной школе, была очень неприятная привычка: подойти почти беззвучно, заглянуть через плечо, а потом закричать, если буквы были написаны недостаточно каллиграфически, даже затопать ногами.
А потому, едва заслышав насторожённым ухом шаги, Таня вздрогнула, выронила карандаш.
– Нет, это не специальность, – безапелляционно заявила мама, – художники – пьяницы, развратники, сидят без гроша в кармане. Не допущу! Будешь учиться на инженера!
Таня вздохнула, наклонилась за карандашом, который закатился под стол.
И, успешно сдав экзамены, стала учиться в Текстильном, на механико-технологическом, вместе с Тамарой.
Вместе с Тамарой бегала по выставкам, ходила в театр, чаще всего на балеты, в походы, предпочитая байдарочные, ездила на море. Была она стройной, гибкой, привлекательной и улыбчивой.
После того как Тамара вышла замуж и родила дочку, часто приезжала к ней в гости, любовно поглядывала на круглые детские щёчки и продолжала летать, витать в облаках, любить весь белый свет, стараясь, однако, как можно реже бывать дома.
Однажды мама сказала:
– Тебе не кажется, дорогая, что ты засиделась в девках?
И Таня вышла замуж, хотя ей было очень даже в терпёж и без мужа.
Её муж грушами не объедался, не болтался без дела, был очень даже ничего: любил свою работу, защитил диссертацию, умел починить, приколотить и даже на фортепиано иногда баловался, шутливо подыгрывая одним пальцем супруге, которая нет-нет да присаживалась перед инструментом на вертящийся стул. Таня, по-прежнему, любила театр, особенно Стасик, выставки и свою подругу Тамару.
Но однажды мама сказала:
– После сорока не рожают, а тебе, кажется, уже за тридцать. И посмотрела на Таню будто в лорнет, приблизив последний почти впритык к животу дочери.
И Таня родила мальчика.
Ей принесли его, завёрнутого в белые больничные пелёнки, в которых краснело старческое сморщенное личико с опухшими сизыми веками. Когда же миленькая молоденькая сестричка пропела:
– К груди, мамочка, прикладывайте, к груди!
и Таня приложила, и из неё полилось молоко, и из правой груди, и из левой, и по рубашке, и вниз по животу и полилось что-то ещё, уже в самом низу живота, из него, она не выдержала, положила ребёнка на кровать и бросилась в коридор. Спазм, схвативший горло, перешёл в рвоту. Затыкая рукой рот, добежала до умывальника.
