Но его это не огорчает. Наоборот, кажется логичным и вполне последовательным. Туловище Чмо непроизвольно пускает кровавые слюни. Мальчик не может сдержать это течение, хотя пытается втянуть живот, будто это поможет. Бурый кисель хлещет на доски. Чмо прикасается пальцами к проткнутому брюху. Те становятся красными, как леггинсы Фитоняши.
Кажется, что его голова превращается в лабиринт, по которому катается металлический шарик. От этого возникает слабость в ножках.
В ручках. Вначале он роняет микрофон. Потом роняет себя. Мысль становится рассеянной.
– Гот? – шепчет, надеясь на помощь.
Смутно различая Гота на коленях рядом с собой. Зрачки того бегают, как маятник метронома. Брюнет достаёт из кармана какие-то блестящие побрякушки. Протягивает ему. Суёт в ладонь, сам накрывает ослабшими пальчиками.
– Смерть утопающих – дело рук самих утопающих, – напоминает он.
– Скажи, ты меня ненавидел? Когда-нибудь злился на меня? По-настоящему? – слабым и каким-то зыбким голосом спрашивает Чмо.
Сознание его уже ушло в закрома. И наружу выливаются только вопросы подсознательного.
– По-настоящему – никогда. Но почему-то мне казалось, что постоянно, – глухо, как сквозь воду, звучит ответ.
Он утешает Чмо, баюкает его, погружает в успокоение.
Мальчику становится мягко, словно на матрасике. Мягче, чем на сигнально-красном диване Гордости. Совсем не хочется подниматься. В этом нет надобности. Зачем копошиться, когда так удобно на деревянной сцене лёжа?
Чмо опускает реснички и позволяет крови вытечь. Вытечь эритроцитам. Вытечь тромбоцитам, этим пластинкам, этим плюшкам. Сейчас это становится главной задачей, которую Чмо охотно исполняет. Это даже приносит ему удовольствие.
Сердце икает так, словно его кто-то вспоминает. Проклинает. Но вскоре оно пугается и перестаёт икать. Жизнь Чмо оказывается короче лапок корги. Короче шнурков на кедах.
Гот не ожидал, что доведёт задуманное до конца. Он в шоке сам от себя. И слушатели, судя по вытянутым лицам, находятся под впечатлением.
Что ж, задумка удалась. Всё прошло успешно. И день выдался по-настоящему прекрасным.
– Вот, что значит искусство вандализма! – показывает Гот, подняв факел микрофона.
Его страшатся. Пытаются затаиться, слиться с воздухом. Никто не может различить, постановка это или взаправдашняя резня.
Затем Гот вставляет микрофон обратно в держатель. Наклоняется к Чмо с посиневшими губами. Одну руку запускает ему под шею, другую под колени. Внутренние боковые связки. Поднимает малыша. Тот складывается в позу буквы «дабл ю». В образовавшейся ямке скапливается озерцо крови. Тарелочка борща. Гот кланяется и сходит со сцены. «Это розыгрыш, – говорит его уверенная физиономия, – это обычный муляж».
