Проснулся я засветло. От негромкого лошадиного ржания.
Я выбежал на улицу. В голове навязчиво билось: «Сколько можно-то, а? Ну сколько можно?! Оставьте меня в покое!»
Определив, что ржание исходит со стороны огорода, я опрометью бросился туда.
Конь стоял у амбара. Стоял, запряженный в телегу с красной попоной и двумя подушками.
Краем глаза я заметил что-то необычное, но времени размышлять не было. Пока меня официально не объявили вором, надо срочно возвращать чужое имущество.
«Как он здесь? Зачем это?» – лихорадочно соображал я, не понимая, как вывести коня с участка. Уздечки не было, не за хвост же хватать?!
Я боялся получить в лоб копытом и бестолково бегал вокруг животного.
Конь тоскливо смотрел на меня и переминался с ноги на ногу. Массивный круп, живые глаза, колтуны в гриве.
Пока я хлопал его по спине, говорил: «Пойдем, слышишь, пойдем к той дыре в заборе», – я не заметил, что был обнаружен.
Откуда-то появился Сергей. Он молча отстранил меня. Открыл белые ворота на бабушкином огороженном участке, сел на коня и уехал.
Я поплелся к дому.
У калитки маячила толпа. Толпа малознакомых людей. Мне грозили кулаками и улюлюкали.
Я оправдывался, но никто не слушал. Я искал среди сердитых лиц хоть одно, заинтересованное в моем оправдании. Но не находил.
Павел Никифорович стоял поодаль и молчал. Ни Анны Павловны, ни Леньки не было видно.
Мужик в розовом синтепоне опять шептал на ухо Зиновию Аркадьевичу, а тот кивал головой. Мне не понравился этот шепот и осуждающие взгляды. Не понравилось, что председатель деревни вместо того, чтобы составить собственное мнение, прислушивался к кому-то. Что прислушивался не ко мне.
– Кролик, ну скажи им!
Кролик стоял у забора, его левый глаз дергался.
– Может, это, – сказал он, обращаясь к деду, жившему на окраине деревни, – выпьем?
Я злился от беспомощности.
– Да не брал я вашу телегу!
Толик, коренастый мужик с доверчивыми, как у ребенка, широко распахнутыми глазами, открыл калитку, подошел ко мне и ударил по лицу. Это, конечно, не лошадь копытом, но тоже неприятно.
