Он свернул в подворотню и отпер свою каморку. Летом можно было работать с открытой дверью, но сейчас уже было холодно, поэтому он закупорился в оранжевом тепле и приоткрывал окно, только когда слышал шаги. Это было так странно – все из-за тумана – как лица его клиентов проявлялись за стеклом. Как они безмолвно протягивали ему свои богатства – словно гадалке, словно платили дань. Говорить было не обязательно, он знал, что делать.
Крепкий мясник всегда приносил с собой стальной запах крови. От мальчика с коньками пахло мылом с ромашкой. Швея с веселыми глазами была насквозь пропитана жареным луком. Маникюрный набор увядающей красавицы хранил запах ее сигарет. Сегодня пришла незнакомая старушка с парящей над головой прической, протянула добротные старые ножницы и внимательно посмотрела на него. Он сидел спиной к окну, чтобы искры от точильного станка не вылетали наружу, но все равно чувствовал ее пытливый взгляд. Она исследовала его рубашку, серебристые волосы, палку в углу, стопку книжек, гроздья зонтиков, зацепившихся за стену. После больших гроз он подбирал зонты, брошенные разозлившимися мокрыми хозяевами, и чинил их, когда никто не маячил за окном. Некоторые продавались, но многие так и оставались в каморке. Они тосковали по большой воде, поэтому он по очереди выгуливал их под дождем. Совсем загрустивших он намеренно забывал в трамвае, чтобы их подобрали и снова дали шанс раскрыться на полную.
Из каморки о жизни вокруг можно было судить только по звукам. Обрывки разговоров, аплодисменты бегущих детских ног, колокольчики дверей, гул невидимых трамваев, совершающих продолжительное усилие на повороте. Радио он почти не включал, ему не нравилось прерывать собой музыку.
Дома он по привычке тоже прислушивался, особенно когда не мог уснуть. Временами ему хотелось снова разделить с кем-нибудь эти ночные звуки и воздух, особенно весной, когда все цвело. Но это желание так же быстро, как и цветение, проходило. Стоило хоть немного открыться, как его тут же обвиняли в неумении выражать эмоции и нежелании идти на компромисс. И опять хотелось только спать. Читать и спать.
По пятницам ночная улица взрывалась короткими волнами молодого смеха, они отражались от стен и таяли вдалеке. По субботам, очень рано, страшный стеклянный гром сотрясал весь квартал – это была машина, опорожняющая контейнер с бутылками. Каждый раз он пугался и подскакивал в кровати. Так же он подскакивал еще три раза в неделю, когда над домом шел на посадку ранний самолет из столицы. Аэропорт был недалеко, сразу за рекой. Сквозь сон ему казалось, что вся улица рушится, что сейчас все закончится – этот странный сон прервется и все вернется. Бесконечный и от этого нестерпимый звук чемоданов, катящихся по брусчатке, опять вырывал его из полусна. Туристы разъезжались по домам, увозя в карманах туман и мелочь, захватывая колесиками чемоданов влажные желтые листья. Но вот во рту снова становилось сладко и он досыпал свое время.
