– А-А-АПЧХИИ! – как гром поглощает все земные звуки, так и чих затмил всю лекционную суету на пару секунд. Ничего не видно, ничего не слышно, в ушах звенит, все потрясены… кроме одного человека. Даниилу Альбертовичу все едино – он как ни в чем не бывало продолжает решать сложный алгоритм у доски.
15
Пара близилась к концу. Сидр уже давно было выпит. Никита расстелился на лавке, будто кощей бессмертный в гробу, и, подобрав под себя черную дубленку, насвистывал какую-то мелодию носом. Рома сидел подле и улыбался. Он не мог быть равнодушным наблюдателем этой картины: каждый звук, вылетающий из носоглотки друга, смешил его. Вероятно, и скрюченный палец обрадовал бы Рому, ведь настроение он имел отличное.
Однако же через пять минут оно переменилось. Молчание и думы на хмельную голову дали о себе знать. Рома взял ручку, принялся рисовать какие-то непонятные картины – видимо, абстракционизм, – хотя больше всего был поглощен мыслью, которая никогда не приходила ему раньше и с первого взгляда казалась весьма странной. Она ставила перед Ромой вопрос о том, в какой же самый момент он бывает естественнее, чище и первозданнее как нутро – то есть является в максимальной степени самим собой…
Тогда ли, когда трезв?
– Навряд ли… ведь в обычном состоянии я есть не иначе как… как комок стеснения и предрассудков.
Значит, все-таки тогда, когда выпьешь небольшую порцию вина, дабы не чувствовать оков… как, например, сейчас?
– Настоящий ли я в данный момент? А черт его знает! Все это слишком сложно… сложно, потому что ответ, который лежит на поверхности и кажется очевидным, не находит отклика в моей душе.
Место на полях закончилось. Он бросил ручку и как никогда раньше почувствовал свою усталость. Опершись подбородком на кулаки, Рома потер глаза. Такая насыщенная жизнь у него началась в последнее время… просто ужас!
16
Ничего не может утаиться с высот «камчатки» – и если вы человек, имеющий большое влияние в сферах науки, а также питаете слабость к реформам, то я настоятельно рекомендую вам перенести кафедру оратора на «камчатку». Представить страшно, сколько прелестей открылось бы лектору с новой точки. Лысые макушки, шпаргалки в руках, карты, спящие студенты, бутылки – все это видно как на ладони.
По подобному принципу, но несколько в ином ключе Рома Зубренко оглядывал студентов с высоты… а, точнее, студенток. Целью его было выявить из них самую красивую. На первом ряду таковых девочек не имелось; из второго и третьего ряда он выделил Катю, Алину, Наташу, однако на четвертом заметил Оксану и, припомнив ее шортики, одобрительно покачал головою. Как ластик стирает надпись карандашом, так и улыбка стерла с лица Ромы унылое выражение. Ураган ощущений пронесся в его голове, в груди и спустился ближе к ногам. Какая-то темная сила подмигнула ему и, не встретив на своем пути завсегдатого сопротивления, кинулась в объятия.
