Пятый день ознаменовал себя, как «жупел» или говоря по-французски «parfums des l'enfer» (адский парфюм).
В кинематографе есть шаблон – герой (обычно это грешник) просыпается, а рядом с кроватью сидит посланник из темного мира.
– Кто вы и что это за жуткий запах? – спрашивает ошалевший персонаж.
– Это запах серы, преисподней! Привыкай! Я пришел за тобой! – отвечает демон.
Та же ситуация была со мной, только конечно без посланника Вельзевула. Я проснулся от жуткого запаха. Помня, что вчера перед сном принял душ, я взялся обнюхивать всех и вся. Постельное бельё пахло потом, но не преисподней. Открыл окно – повеяло осенью. Носки, халат, тапочки – воздуха не озонировали, но было понятно, что зловонье где-то в другом. Спрашивать жену было глупо. Коварный вирус обошел её стороной, но отнял обоняние и вкус.
С первого дня болезни у меня возникла жуткая потливость. Успокаивая себя, что «только мертвые не потеют», я спокойно переносил эту особенность, меняя по три майки за ночь. Временами потливость увеличилась, причем на столько, что казалось, что все поры открылись и жидкость в организме вообще не задерживается, мгновенно выливаясь наружу. Запах пота я чувствовал (или мне так казалось), но в тот день пахло по-особенному.
Продолжая бояться летального исхода, моя впечатлительная натура нарисовала картину, в которой врата ада потихоньку открываются, и я уже чувствую «жупел» (запах горящей серы).
И тут меня осенило – неаристократическое амбре источали мои волосы. Несмотря на повышенную потливость, голову я продолжал мыть раз в три дня, что видимо теперь было недостаточно. Возможно, на какое-то время я потерял обоняние и после того, как оно вернулось, учуял собственное «благоухание».
После душа, я еще раз всё обнюхал, но решил на всякий случай помолиться подольше. А вдруг «жупел»?
Утром шестого дня я открыл рот и увидел серый, как мартовской снег язык. Точнее сказать язык был розовый, а вот всё то, что было на нём вызывало тревогу.
Пятнадцать лет назад, путешествуя по северу Вьетнама, я познакомился с русским врачом. Половину своей жизни он провел в Юго-Восточной Азии, и на тот момент работал в русском посольстве в Ханое. Многое, из того что он рассказывал я забыл, но то что, если язык белый пить дальше, нельзя прекрасно помнил. У него была целая теория, подкрепленная статьями медицинских светил, о том что язык это индикатор состояния всего организма. Тогда мне было абсолютно понятно, что пить рисовую настойку после недели «ежедневного отдыха» нельзя, а что делать сейчас? Продолжить принимать лошадиную дозу антибиотиков или отказаться от половины лекарств? Очень хотелось написать врачу, но понимая, что у неё таких как я много, решил не беспокоить. Да и что она мне может написать? Сообщение-шаблон типа: «Твоя печень сто процентов справится!» (где сто процентов будет опять написано курсивом)? Или хуже: «Прости. Я сделала всё что могла».
