– Сейчас, сейчас, я Серок овсеца всыплю, – вслух проговорил Василий и пошёл в кладовку. Зачерпнув из ларя полведра овса, всыпал его в лошадиную колоду. Серый припав к овсу, хрупко захрумкал зубами, жуя полнозёрный овёс. Войдя в избу, Василий, ноторопко стал раздеваться, под дружный перестук ложек, которыми за столом орудовали ребятишки. Потом не спеша он стал тщательно мыть руки. Доскабливая, в черепочной сковороде подгоревшую картошку, ребятишки громко шебуршали ложками и азартно переговаривались.
– А ты бы дольше на дворе-то копался, ведь ребятишки-то не ждут – только ложки постукивают, – с упрёком заметила Василию Любовь Михайловна.
– А я двор домётывал, вот немножко и задержался, – как бы оправдываясь, отозвался Василий.
– Домёл что ли? – не без иронии заметила она.
– Домёл.
– Вот и они на столе-то почти всё подмели! Я не успеваю им из чулана подтаскивать, они как метлой всё метут, – без намёка на укор детей, с улыбкой на лице, заметила она. Дохлёбывая из большой семейной миски жирные щи, Василий, как бы между прочим, назидательно заметил семье: – А вы умевши давайте сено скотине-то, уж больно вы много сорите под ноги. Скотина в навоз его без проку втаптывает, зимой небось не посенокосишь. Сами видите, что не гоже делаете, а дурными башками не соображаете, что свой же труд в навоз вминаете. Что вам никак не втолкуешь в голову-то! Что это у вас стало входить в привычку разгильдяйничать! Ходите как опоённые, вчерашняго дня ищете! Я из вас эту дурь выбью! – грозно пообещал он приутихшей за столом семье. Любовь Михайловна, видя неблагоприятное расположение духа мужа, суетливо задвигалась по избе, без особой нужды часто скрывалась в чулан, избегая встречи, с его налитыми буйством, глазами. А он, перейдя с ложкой, к поданной ему на сковородке картошке, продолжал с укором поучать семью:
– Хватает же ц вас так расточительно делать! Я стараюсь, для своего хозяйства натуживаюсь, инда кишки лезут! А вы! Какого дьявола вам ещё надо! Что не берёте с меня пример! Когда в семье послушание – в хозяйстве порядок, на сердце радостно и душа ликует. А такое разгильдяйство меня за живое задевает. Но смотрите, я от своего не отступлю! – угрожающе стуча пальцем по столу. – И как мне заблагорассудится, я так и поступлю! – из-за пустяков во всю разошёлся с угрозами к старшим сыновьям Василий.
– А ты отец, чай полегче, что ты из-за ерунды разошёлся, как спорном базаре, и в тебя, как в козу палкой не попадёшь. Ни худа, ни добра тебе пожелать не угодишь, – стараясь угомонить мужа, проговорила растревоженная угрозами Любовь Михайловна.
