– А где? – в Надькиных глазах было неподдельное удивление.
– Наверное, еще не завезли, – успокоил я.
– Так она ж сказала, что часть уже там стоит, – не унималась Надька.
– Она могла и ошибаться, – урезонил я.
Грубоватая и лишенная сантиментов в повседневной жизни, она предстала передо мной в ином свете – беспомощная, доверчивая, как будто ей посулили конфетку и обманули. Я сердцем посмотрел на свою подругу и спросил себя: «Есть ли еще хоть один человек во Вселенной, готовый ради меня раздеться перед толпой незнакомых людей и отправиться в плавание посуху?» От умиления я чмокнул ее в крепкое мужское плечо, потому что до щеки я бы не дотянулся в силу ее роста. Неизвестно, что привело ее в больший ступор, сухой бассейн или мой поцелуй, но когда мы вернулись к остальным, она раздевалась, как заведенная, совершая быстрые механические движения, полностью погруженная в свои мысли, отчего со стороны выглядела как заправская стриптизерша. Все смотрели на мою боевую подругу. Ее высокий рост, мощная мускулистая спина с рельефной «бабочкой» и потрескивающие от избытка силы ноги, не могли не вызвать уважения. К тому же, по ширине в плечах ей не было равных среди присутствующих. Оставшись в строгом закрытом купальнике, она деловито обратилась к Наташе:
– Шапочку надевать?
Не успел я крикнуть «нет!», как Наташа ответила:
– Конечно.
Надька ловко натянула резиновую шапочку, от чего ее голова стала казаться непропорционально маленькой, а взгляд – тупым. Меня всегда поражает, насколько уродуют людей эти нелепые резиновые головные уборы. Ее поставили между веревками с буйками. Я видел, как привычно напряглось ее тело. Она подала вперед мощные плечи и поиграла мускулами сильных рук.
– Надо было, что б она еще ласты надела, – прошептал кто-то Наташе, и я сразу различил знакомый голос алкоголика, балующегося рисованием.
– А в питач?!! – грозно крикнув, я рванул к шептуну, но тухлый смельчак лихо растворился среди присутствующих.
– А ты что стоишь? – обратилась ко мне Наташа. – Где твой костюм?
– Какой еще костюм? – испугался я, со страхом поглядывая на стоящую между веревок полуголую Надьку.
– Я тебе забыла сказать, прости. Подыщи себе что-нибудь в романтическом стиле: бархатный пиджак, кружевную блузу, бант, жабо… Ну, ты меня понял.
– У меня такого нет.
– Тогда я беру это на себя. Иди.
Наташа подтолкнула меня к сцене. Кроме импровизированного бассейна, на сцене уже находился Борис со своей ударной установкой. В ожидании томилась Софья в нереально белой короткой пачке и замызганных пуантах. Кто-то из организаторов дал отмашку, и действо началось. Борис знал свое дело, он виртуозно использовал различные аппликатуры. Слушая его, я убедился, что ударные – это абсолютная свобода, заключенная в одном организме. Полным контрастом воинственной музыке казался воздушный и невесомый танец Софьи, восхищаясь которым, я мысленно простил ей все ее жизненные поиски и прегрешения. В это время Наташа сновала среди присутствующих, отдавая им низкие поклоны, наклоняя тело под углом девяносто градусов. Но ярче всех была Надежда. Ловко маслая сильными руками, она яростно металась из одного конца дорожки в другой, как будто на кону была Олимпийская медаль. Сплоховал один лишь я. Засмотревшись на своих соучастников, я забыл, зачем я тут. Из-за меня пришлось все начинать сначала. Зато во второй раз, я органично влился в действо и запричитал в микрофон:
