«Помолчи, за умного сойдешь», – сказал мне внутренний голос. Но в комнате было шумно, и я его не расслышал. Я стал собираться с мыслями, мобилизуя все свои познания в этой области. Мне не хотелось ударить в грязь лицом перед аудиторией. Первое, что пришло на ум, это слова Нины Берберовой. Суть сказанного я не помнил, но нашел своим долгом высказаться:
– Нина Николаевна Берберова – знаете такую? – много писала о нем. Она говорила, что Набоков был искуплением…что он искупил… А еще, что он плохо воспитал своего сына, и когда она пришла к нему в гости, малолетний сын надел боксерские перчатки и влупил Набокову-старшему прямо в лицо, – выдохнул я.
Все странно притихли. Никто не улыбался. Они смотрели на меня очень серьезно. Некоторые, уверен, в эту минуту протрезвели. Ситуацию разрулил Семен:
– Все правильно. Ты, наверное, читал «Курсив мой». Да?
Я кивнул.
– Она там пишет, что их существование отныне получало смысл, что все ее поколение было оправдано. Так?
Я снова кивнул.
– Она имела в виду писателей-эмигрантов, которые были вынуждены покинуть Россию. Так?
Я снова клюнул головой в знак согласия. Все явно заинтересовались мной.
– Ты читал что-нибудь из Набокова? – снова спросил Семен. Он как бы выполнял функцию переводчика при мне.
– Да, – осторожно ответил я.
– А что?
– Про Лужина читал, но мне не понравилось. Тяжело читать про психически больного человека, пусть даже и шахматного гения.
– Так, – подбодрил меня Семен.
– Про Цинцинната читал, очень не понравилось. Отвратительное послевкусие от произведения. Я бы сказал, книга ни о чем. Для фантастики – скучно, для реалистического произведения – глупо.
– Осподя, – кто-то выдохнул за спиной.
– Ты имеешь в виду роман «Приглашение на казнь». Да? – уточнил Семен.
Я опять утвердительно боднул головой.
– Хорошо, – не унимался мой переводчик, провоцируя меня к дальнейшему выступлению.
– «Машеньку». Тоже не понравилось. Все шло к счастливому концу, но писатель притянул за уши трагический, чем меня разочаровал.
– Утибозе, – умилился кто-то из сидящих на полу, после чего в комнате снова повисло молчание. Меня с интересом слушали.
– «Лолиту» читал. Это наиболее интересное у Набокова.
– Да что ты говоришь? – сказал кто-то с подоконника, дав на последнем слоге «петуха».
Затем снова водрузилась тишина.
– История с Лолитой трагическая. Сколько таких педофилов колесит по миру, – со знанием дела продолжил я, – пока не попадутся в руки правосудия. Когда первый раз читал ее, все ждал, когда же она сбежит от этой мрази. Столько возможностей было! Аж зло брало: казалось бы, беги, а она едет кукухой, как дура. Потом поменяла шило на мыло, одного извращенца – на другого. Скажите?
