– А если серьезно? Интересно, узнаешь, кто автор? – сказал он и начал читать, полуприкрыв глаза:
«Мерцали звезды. Ночь курилась
Весной, цветами и травой.
Река бесшумная катилась,
Осеребренная луной.
Хотел я с этой ночью слиться,
Хотел в блаженстве без конца
Позволить счастьем насладиться
Душе сгорающей певца…»
– Блок, – не дожидаясь конца, сказал я.
– Гляди-ка! – засмеялся Семен.
На его возглас подошли двое, знакомая мне басовитая фея и обнимающий ее мужчина, имя которого я не разобрал.
– Куда глядеть? О чем вы тут? – поинтересовался он.
– Да вот, Иван Блока узнал практически с первой строфы.
– Похвально, Иван, – прогудел безымянный.
– А знаешь, от чего Блок умер? – таинственно спросила меня фея томным басом.
– Нет, – признался я.
– А еще поэт! – она презрительно скривила тонкие губки. – От сифилиса!
Казалось, гордость переполняла ее от этого знания.
– Между прочим, Софья права, – авторитетно изрек Семен. – Я лично читал монографию…
– Уверен, эта монография была посвящена Блоку, а не сифилису у Блока, – отрезал я, желая закрыть неприятную мне тему.
Девица фыркнула, обнажив острые крысиные зубки и сильнее прильнула к кавалеру. Тот тоже не остался в долгу и добавил:
– А вот Ахматова писала про Блока: "Женщины вокруг него вились как лианы, стояли к нему в очереди и уже на лестнице снимали штаны".
Я не успел ничего ответить.
– А знаешь, что Пушкину лучше всего удавалось делать? – спросил моментально оказавшийся рядом полноватый субъект в съехавших чуть ли не до колен джинсах.
Пока я раздумывал, что мне милее, поэзия или проза классика, девица выдала:
– Лучше всего ему удавалось делать детей!
Все засмеялись. Я вздрогнул. «Уж не разыгрывают ли они меня?» Мне был отвратителен их стёб. Все здесь было гадко.
– Иван, только не надо, не надо идеализировать классиков! – скривил губы владелец приспущенных штанов, – и ханжить тоже не надо.
– Артур прав, – заступился за друга Семен, – мы не можем рассматривать произведение автора отдельно от его личности. Произведение – есть продолжение личности автора, а личность – это источник произведения.
– А я и не идеализирую. У меня на столе стоит фотография Анны Ахматовой, так там она вообще лежит на земле и делает акробатическую «коробочку». В молодости она была худая и гибкая, как ива.
В моем представлении это был предел неидеализирования. Я добавил:
– Но, как говорится, некоторые видят тину на дне пруда, а другие цветок лотоса на его поверхности. Все зависит от точки зрения.
