«Здесь цепи многие развязаны, —
Все сохранит подземный зал,
И те слова, что ночью сказаны,
Другой бы утром не сказал…» – лучше Кузмина такую атмосферу не опишешь.
Чтобы не привлекать к себе внимания, я нанизал на вилку ломтик сыра и уставился в тарелку. Сквозь гомон присутствующих я улавливал отдельные фразы, диалоги, восклицания, но что-то разобрать было сложно, так как говор перекрывала какая-то очень мрачная музыка.
К столу снова подошла девушка, темненькая, та, что постарше:
– Что будешь пить? Что-нибудь полегче – пиво, вино? – заботливо предложила она.
– Спасибо. С утра много выпил, так что будет лишнее, – схитрил я.
Но она поняла мою уловку и засмеялась.
– Может торт? – вспомнил я о своем гостинце.
Сергей привстал с дивана и крикнул в черный тоннель коридора:
– Несите торт, Иван торт принес!
Из недр сигаретного дыма появилась знакомая мне прекрасная светлоокая юная дева. На этот раз она была без сопровождения. В руках она держала укушенный кем-то торт. Я посмотрел на деву. Ее личико в форме сердечка, светлые пушистые волосы, гармонирующие с полупрозрачной фарфоровой кожей, очень худенькая фигурка с тончайшими длинными руками и ногами, вызвали у меня необъяснимое умиление и желание заступиться, поскорее увести ее отсюда на улицу, на свежий воздух. Она не смотрела на меня. «Смущается», – догадался я.
– Ты уже познакомился с Софьей? – спросил Семен.
– Нет, мы не знакомы, – с улыбкой ответил я, глядя на девушку.
– Бог бережет тебя, глупое создание, – изрекла юная дева развязным мужским басом, водрузила на стол торт и демонстративно ушла прочь.
Если бы Семен в эту минуту вспрыгнул на стол и начал под куплеты исполнять кан-кан, я бы меньше удивился. Тот понял мое недоумение и попытался смягчить ситуацию:
– Вот так, брат, думал фриланс, а оказалось дауншифтинг.
Поскольку эти слова были мне практически непонятными, я вошел в еще больший ступор. Ситуация складывалась настолько абсурдная, что я не знал, как положить этому конец. Певец весенней капели и журчащих апрельских ручейков, я чувствовал себя голым в женской бане. То был хороший урок. С тех пор я осознал, что являюсь очень некорпоративным человеком, неспособным слиться с какой-либо группой, не желающим стоять ни с кем в одном ряду. Очевидно, Семен понимал трагизм моего положения, поэтому попытался отвлечь от грустных мыслей.
– У тебя есть любимые поэты? – спросил он, явно желая вовлечь меня в разговор.
– Барто, Чуковский, Маршак, – выдохнул я.
