Простившись, поцелуй оставь на память,
Просохнет след, сойдёт слеза,
Я подниму тобой отброшенное знамя,
Пойду домой без дома и остыну без огня…
Не уверен, что это хорошо, но как умею, уж простите.
Меня отвлек звук открывающегося замка. Упс. На столе всё ещё ждали своего часа несколько папок с бумагами, таких забытых, одиноких, холодных. По мнению моего отца, я должен был как минимум ознакомиться с ними сегодня. А вот и он, кстати. Сначала в дверном проёме, конечно, появились его усы, такая себе серебристая щётка, во многом благодаря им вместо своих 45 он выглядел на все 55, потом пришло и всё остальное: голова, прилагающееся к ней тело и прочий скарб.
– Герман, ты закончил с делами? Готов обсудить? – Юрий Антонович не любил долгих прелюдий, всегда сразу переходил к сути. Обычно это здорово экономило время, но в этот раз мне очень требовалось хотя бы несколько секунд, чтобы что-то придумать. В итоге в этом аспекте творчества я не преуспел, кстати.
– Герман? – он настойчиво переспросил, нарушив просто-таки вакуумную тишину. В этот момент на его лбу уже появилось несколько морщин, стала заметна складка между бровей – явный признак напряжения, предвестник гнева, а вместе с тем и моих проблем. Надо было срочно что-то делать.
– Нет, я готов говорить лишь о трёх из них, – и ни то что бы чувствую себя виноватым!
– Герман, ты уверен, что говоришь мне правду?
– Ну… может, только о двух, – а вот теперь немного чувствую.
Его проницательные взгляд просто обездвижил меня. За каждым глазом по серой бетонной стене, не холодной, но старой и пыльной, за ними совершенно невозможно разглядеть его истинные чувства. Русые волосы, местами уже серебристые, извечный классический костюм, всегда прямая спина – он всегда таким был, сколько я себя помню, таким и остаётся по сей день. Тяжёлый человек, но умный и справедливый, надо отдать ему должное. И всем своим умом и справедливостью он сейчас будто бы сдавливал мою голову, хотя со стороны это выглядело, как обычный разговор отца с сыном.
Он молчал. Как бетономешалка, он что-то такое месил у себя в голове, думал о чём-то, клал рельсы своих мыслей. А я ждал, что ещё оставалось? Мне всё ещё было не особенно стыдно, я не в первый раз разочаровывал его, не в первый раз он смотрел на меня своим пыльным взглядом. Обычно он давил меня пару минут, как будто ждал, что из меня потечёт сок, потом вставал, поворачивался и с каким-то очень тяжёлым молчанием уходил. В этот же раз он вдруг заговорил.
