– Вот и я говорю – надеюсь, мы больше его не увидим. Уж кто-кто, а она могла бы найти жениха получше. Как-никак знаменитость, любимица публики, у неё нынче богатый выбор, – сказал Кобылянский и подмигнул Ветлугину, словно намекал на него.
Алексея Степановича передёрнуло. С одной стороны, приятно было слышать, что его мнение о Стрешневе разделяет весь оркестр. С другой, неприятно было слышать любые сплетни об Анне Павловне и хотелось скорее куда-нибудь спровадить этих болтунов подальше от её сумочки.
Он попросил артистов проследовать на сцену и начал складывать свои вещи рядом с вещами Анны Павловны. Возможность незаметно подсунуть письмо появилась, но он панически боялся и откладывал до последнего, словно одно это движение могло стать для него смертным приговором. Мысли в голове завертелись как бешеные: этот короткий жест может всё изменить, поставить точку. Он представил, как будет завтра смотреть ей в глаза. Начал прокручивать в голове возможные варианты её ответа – и сомневаться: так ли уж необходим ему этот ответ? Как он будет чувствовать себя, если она скажет, что не любит его? Уверен ли он, что это лучше неведения? Что, если она в самом деле прервёт всякое общение с ним?
Нет, надо решаться. Сейчас или никогда. Другой возможности не будет. Его возня рядом с её сумочкой затянулась и может вызвать подозрения. Он полез было в карман за письмом – но вдруг услышал позади голос Кобылянского:
– Кстати, Алексей Степанович, хотел Вас спросить!
Ветлугин вздрогнул: он был уверен, что никто ничего не видит, но решись он секундой раньше – и всё увидел бы главный сплетник оркестра! Сердце сжалось при мысли, что он был в вершке от пропасти, в одном шаге от скандала, жертвой которого стала бы и она.
– Вы меня, право, напугали, Иван Трофимович. Я думал, Вы уже на сцене.
– Прошу прощения. Вам известно что-нибудь про нашего приснопамятного Владимира Витальевича? А то ведь с тех самых пор ни слуху ни духу.
– Поверьте, я знаю не больше Вашего. Давайте начинать репетицию.
– Всё это чёртово письмо, – произнёс Кобылянский и направился к сцене.
Алексей Степанович оторопел: как всякому одержимому, ему снова казалось, будто все вокруг говорят только о нём и его тайной страсти. Он снова едва не схватил инфаркт, но тут же успокоил себя: «Ну уж нет, это невозможно, никто не может об этом знать».
– Какое письмо? О чём Вы? – на ходу остановил он Ивана Трофимовича.
– Как, Вы разве не знаете, каким образом Ольга Максимовна прознала об измене мужа?
