А может быть, я полюбил лишь призрачный образ, созданный моим воображением, и более близкое знакомство с ней моментально его разрушит? Может быть, в действительности она совсем не такая, какой мне представляется, и любовь моя не выдержит и недели семейного быта? Может быть, я сотворил себе кумира, коему поклоняюсь как божеству? А божество должно оставаться недосягаемым. Но я ведь желаю насколько возможно с ней сблизиться и готов принять любое её несовершенство!
А может быть, я сам раздуваю в себе эти чувства от скуки? Надоела привычная жизнь и захотелось перемен? Ощутить себя оригинальным и возвышенным? Самому себе казаться этаким Брамсом и писать такую же музыку? А на самом деле я обычный старый развратник, которого потянуло на молоденьких барышень, потому что опостылела увядающая жена? Седина в бороду… Но ведь в Апокалипсисе тот же апостол пишет:
Знаю твои дела; ты ни холоден, ни горяч; о, если бы ты был холоден или горяч! Но, как ты тёпл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих. Ибо ты говоришь: “я богат, разбогател и ни в чём не имею нужды”; а не знаешь, что ты несчастен, и жалок, и нищ, и слеп, и наг.
Разве не это случилось со мной? Я думал, что духовно богат и ни в чём не нуждаюсь. Но не знал, как несчастен, жалок, нищ, слеп и наг. Был не горяч и не холоден, пока не открыл в себе любовь и не стал поистине горяч! Неужели возможно поверить в то, что за этим стоят лишь примитивные животные потребности?»
Он уснул под утро. Ему снилось, что Анна Павловна зачем-то пришла к нему в гости. Неожиданно они остались вдвоём. Она в том самом алом платье. Как обычно, поглаживает свою косу. Он не выдерживает и начинает обнимать её, целовать обнажённые плечи, шею, губы… Но вдруг откуда-то выбегают его дети и кричат:
– Папа! Папа! Что ты делаешь с чужой тётей? Мы всё расскажем маме!
Ветлугин вскочил с кровати, тяжело дыша. Ощутил такой стыд, словно его прилюдно высекли. Понял, что эта ситуация губит его, разрушает духовно и физически, совершенно серьёзно может довести до сердечного приступа. Он был на грани, чувствовал, что так долго продолжаться не может. Что же делать? Разорвать всякие контакты с Анной Павловной и постараться забыть её? Но хватит ли у него сил держать дистанцию, ежели так непреодолимо к ней тянет? А хватит ли сил и дальше сдерживать свои порывы и играть роль верного мужа?
Алексей Степанович вдруг сел на кровати и зарыдал как дитя. Но тут в голове его возникли слова Анны Павловны, которые он было совсем позабыл: «Их любовь так и осталась возвышенно-платонической и выражалась лишь в музыке – и это самое прекрасное!»
