В четвертые два месяца она ненавидела меня и пыталась это скрыть.
В пятые – она больше не могла даже пытаться. Поэтому мы стали разговаривать.
***
– Тебе нужно уехать отсюда, – говорила она. – Ты найдешь все, что ищешь и в других местах. Ты такая способная, талантливая, тобой только гордиться. Езжай же, улетай, убегай.
– Нет, – отвечала я, – нет, нет. Я не могу без тебя, я не буду. Я научусь всему, что хочешь, только, пожалуйста, пожалуйста, не прогоняй меня.
Дождь кончился. Это еще было опасно, но Мастерица больше не могла оставаться в доме, и мы отправились гулять. Вода испарялась с поверхности мутными зелеными смерчами, я всегда любила совать в них руки, притворно пугаться, что они оторвутся, что их разъест – я бы делала так сейчас, но не хотела помешать Мастерице.
– Видишь, вот видишь? Ты боишься быть собой, и это плохо, как можно не замечать, что это плохо?
Я сунула руки в ближайший смерч, всхлипнула от иголочек, которые пронзили ладони, или, может, от горя, и ничего не ответила.
– Тебе нужно уйти, – грустно сказала Мастерица и погладила меня по голове, по плечам, по спине несколькими ладонями. – Ты же сама понимаешь, что ничего из этого не выйдет.
– Я хочу остаться, – сказала я столбу воды вслух, и себе, молча: я ведь никогда не ухожу, почему этот раз должен быть иным?, и Мастерице: – Даже если меня придется сломать и создать заново, я останусь.
Я осталась.
***
Второй год у Мастерицы был лучше первого, хуже первого, совсем не как первый. Мы разговаривали, когда ей становилось плохо. Она умоляла меня уехать, я твердо стояла на том, что останусь. Она угрожала, она прогоняла, она требовала. Я оставалась. Хорошие моменты помогали забывать плохие. Хорошие моменты были так хороши, что ради них стоило пережить намного больше плохих.
В третий год, когда хороших моментов больше не осталось, когда она только и могла гореть яростью, ненавистью, сожалеть, безуспешно пытаться бороться с собой, Мастерица спросила, в силе ли еще предложение? Я не помнила предложение, но знала, о чем она, и ответила да. Я старалась всегда отвечать да, чтобы ей было легче.
Мы взяли одну из летающих машин. Новую.
– Полетим за пределы парка, – сказала Мастерица. – Если потом ты не захочешь возвращаться, то тебе не нужно будет искать выход.
Я хотела сказать, но она выглядела слишком уставшей, даже более утомленной, чем обычно, и я не стала спорить. Машина была все-таки недостаточно испытанная – первая поломка случилась еще над центральными аллеями. За ней последовала вторая, третья. Я придумывала, как исправить их, чертила схемы, хотела оставить их в машине, но прятала в карманы. Мы работали вместе. Мы идеально подходили друг другу, трудились ловко, слаженно, нельзя было не залюбоваться, и я знала, что Мастерица любуется. Почему мне в голову не пришло сломать машину?
