Ей оставалось провести в этом доме одну ночь, выбросить оставшийся хлам, дождаться новых хозяев и передать им ключи. Уже к завтрашнему вечеру она позабудет запах горящих тряпок, а еще через какое – то время не вспомнит цвет обоев в спальне матери.
Даша похлопала себя по бокам – забыла, что вышла в одной футболке, а пачка сигарет осталась в джинсах. Ночь была душной и звездной. Девушка задрала голову, глядя на высокое нарядное небо – непривычно яркое, будто нарисованное в детской книжке.
Пламя постепенно слабело. Скрутило в уродливый черный комок подол цветастого сарафана, и, поднимаясь все ниже и ниже, полностью исчезло в клубах черного дыма.
Еще немного постояв возле дымящейся бочки, Даша направилась к крыльцу, и чуть не споткнулась об валявшуюся в густой траве деревянную лестницу. Немного подумав, вернулась к фасаду дома, посмотрела на чердачную дверцу – две неровно-прибитые дощечки были на месте.
«Надо же мама, никто так и не пытался выбраться».
Неожиданно девушку охватило любопытство и трепет. Совсем как в детстве, когда открываешь забытый спичечный коробок с жуком, и гадаешь, сбежал ли он, или мертв, или проворно выберется, если сделаешь щель пошире.
Зайдя в дом, Даша сразу направилась в кладовку за металлической лестницей, которую мать спрятала туда, забив люк. Немного порывшись по полкам и ящикам нашла еще и клещи – для старых, неумело прибитых гвоздей – будет достаточно.
Даша поставила лестницу к стене и поднялась на пару ступенек. Задрала голову, увидела выломанные доски, почувствовала каким теплым стал металл под горячими вспотевшими ладонями, как громко в пустом тихом доме застучало сердце.
Стало тревожно и противно. Будто увидела высунувшуюся лапку жука. Ещё живого, не сбежавшего.
Поднявшись еще на две ступеньки, Даша подтолкнула люк клещами и отодвинула в сторону. Повеяло жаром нагретого за лето чердака. Даша спустилась на пол и переставила лестницу к образовавшемуся прогалу. Взяла зажигалку и стала осторожно забираться наверх.
«Никогда не разрешу дочери лазить по чердакам», подумала она, прежде чем нырнуть в пыльную темноту, спасаясь от которой ей предстояло прожить всю оставшуюся жизнь.
Колючий мокрый снег жалил лицо, как озверевшая мошкара. Старуха петляла по узкой тропинке, поглядывая на границу между темнотой, которую она никак не могла преодолеть и полосой света под соседским фонарем. Пальцы ныли и горели в жестких дермантиновых перчатках, и пакет в правой руке пару шагов назад чуть не опорожнился конфетами на жесткий, посеревший от оттепели сугроб. Старуха вовремя остановилась и, перекрутив его под оторвавшейся ручкой, пошла дальше. Остановившись на границе, обернулась, показалось, что под чьими-то шагами затрещал наст. Никого. За полоской света снова начиналась темнота, в которой скрывался нужный поворот. Новый дом сына вызывал гордость и досаду: она вырастила достойного человека. Который почему-то не нашел для неё лишней комнаты.
