Приняла урна не сивушные масла из самогона и не таллий из разбодяженного Любой в гаражах ворованного бензина, а вошла в неё вся боль, вся желчь, вся серость, вся нелюбовь, что накопились у наконец повзрослевшего Феликса. Каждый раз, наклоняясь к ней, он кланялся и извинялся перед МихалЮричем за использованную не по назначению рамку для присяги и за неиспользованный командирский совет. Извинялся перед Аней, что стал бережлив и купил ей не автоматическую, а простую стиральную машинку. Извинялся перед гостеприимным тестем, который бесплатно потолстел на плодах его трудов и не возил яблоки на базар на купленном в сельпо мотоцикле. Извинялся перед родителями за то, что не уехал отсюда и вырос таким девятидолларовым. Извинялся перед дедом Иваном за то, что променял футболку с флагами несуществующих государств на именно такой же флаг и не приехал на его похороны. Извинялся перед Олегом Рыбаком за то, что став взрослым он так и не нашёл своего маленького спасателя. Извинялся перед училищным Трюкиным за то, что тот не знал, а он знал, как правильно пишется «настежь» открытая дверь. Извинялся перед светлой душой первокурсника, застрявшего в музее перед парадным портретом Давыдова, извинялся перед столь любимыми гусарами за то, что так и не отпустил себе усов. Извини святитель Николай, что не верил в уготованную тобой благодать и носил тяжкий крест в себе, а не на теле. Виноват, виноват перед всеми и пред собой больше всего виноват.
«Виноватым себя ни в чём не считаю, никогда не був сторонником ГКЧП, когда був путч – я первый, кто вышел из компартии. Всегда був и остаюсь с народом Садгоры. Слава компарт…, звыняйте, Карпатам!», – бывший начальник политодела дивизии заметно волновался на трибуне ратуши, когда «самоочищался» и вместо «был» старательно произносил «був», других слов на карпатском он не знал. Сидящая в зале Рады депутатская рать была в рубашках-вышиванках, поверх которых были надеты пиджаки. Выглядело это так, как будто бы папуасы поверх набедренных повязок и коралловых бус надели вечерние фраки для смокинга. Ряженые встретили бурными овациями смелое выступление ренегата. На этом пути двух депутатов-коммунистов со стажем: бывшего комиссара и бывшего коменданта окончательно разошлись. МихалЮрич поднялся со своего кресла и покинул Раду, хлопнув дверью.
Две комиссии по результатам работы которых должностей лишились комендант, его старший помощник, командир дивизии и многие другие завершили свою официальную часть. Божий промысел и народный промысел – это разные вещи. Всегда отсутствующий на службе, но делающий это исключительно по промыслу службы, начальник политотдела дивизии на глаза комиссиям не попался. Где он был, доподлинно неизвестно, но в приёмной политотдела было обнаружено похожим на его почерк написанное заявление без даты: «Я для себя уже всё решил. Вы меня хорошо знаете. Я с вами до конца. Из партии уйти нельзя остаться». Знаков препинания в последнем предложении не было, поэтому обе комиссии засчитали столь подкупающее искренностью заявление в его пользу.
