Помощнику коменданта вдруг показалось, что вот такие девчонки и должны приносить радость в жизни и хорошие новости, и что если их слушаться, то и будет всё хорошо. Не надо слушать радио и телевизор. Там всё серо, страшно, нет кавы и тистечка, а в Сибири, говорят, вообще километровые очереди за колбасой.
Лейтенант, не успев в связи с такими днями выполнить поручение коменданта-коммуниста встать на комсомольский учёт, вынул из рамки со стеклом размещённый на фоне отменённого красного флага текст советской воинской присяги, что висел на стене в коридоре комендатуры рядом с портретом теперь арестованного министра обороны, примкнувшего к диктаторам. Взяв два листа цветной бумаги, один – как Анютины глазки, другой – под цвет её волос, и, сложив их вместе, поместил под стекло в освобождённую от присяги рамку. Туда же, в нижний левый угол, поместил снимок, на котором они с Аней дурачатся в будке моментального фото. Перед ним предстали пейзажи окрестностей Садгоры, в которых теперь проживала его школьная любовь: лазоревое небо и спелая пшеница. «Хорошо получилось», – подумал Феликс и водрузил аппликацию на стену над своим столом. Так комсомолец перестал быть комсомольцем, не стало и советского лейтенанта. Стал ли от этого русский офицер нерусским – Феликс ещё не знал.
Прежнее государство, родившееся в убийстве собственного брата, издавшее для своих подданных присягу, обязывающую не щадить свою кровь и жизнь, предусматривающую кару смертью за отступничество, само через путч окончило свою жизнь самоубийством. Не стало и самого советского народа. Его история кончилась. Нет такого народа более. Его часть, оставшаяся проживать в Садгоре, сначала этого и не заметила. Так умирают дальние родственники, о существовании которых узнаёшь, получив только траурную телеграмму.
«Телеграмма пану полковныку!», – опять зазвучал в комендатуре певучий голос Оксаны. Лейтенант вышел на него, как кролик на удава, может что нового расскажет об Ане. Дивчина в военной форме по фигуре была действительно собой хороша, возле неё ужом вился водитель Васыль. «Как съездили на речку?», – вопрос Феликса застал их обоих врасплох, по лицам было видно, что им есть, что скрывать. Рядовой явно в позапрошлое воскресенье был в самоволке, да ещё и угнал служебный уазик, а его прекрасная спутница как русалка покоряла водную преграду вместе с ним и теперь, застигнутая врасплох, зарделась. Родители обоих, видимо, об этом не знали. «Товарищ лейтенант, будьте ласкави, не кажить коменданту, – взмолился проштрафившийся водитель, переходя с русского на карпатский, туда и обратно, – а то меня обратно в часть отправят, а там нарядами заморят. Я уже альбом дембельский почав робыты. А Оксана – то моя сестра. Троюродная, землячка. Ну, товарищ лейтенант!» Девушка умоляюще хлопала пушистыми ресницами карих глаз, в которых светилась хитринка: «Сдаст или не сдаст? Если Васылю влетит, узнают его родители, что это из-за меня, могут расстроиться мои планы. Сам-то лейтенант в прошлую пятницу ещё был тот, хорош. Хоть бы не сдал!»
