Ангелина на правах хозяйки показывала местные достопримечательности. В душе у Феликса страсть к девушке боролась со страстью к военной истории, а история любого города в Карпатах – это целая череда созиданий и разрушений, чаще всего немирных. Садгора, чьё сердце билось в ритме Рингпляца, в этом смысле оказалась каким-то исключением. Время пощадило и фасад, украшенный майоликовым панно с древнеримскими богами, за которым под двумя орлами на крыше теперь размещался местный комитет компартии, и брусчатую мостовую, по которой, казалось, вот-вот должен проехать, цокая копытами, лейб-гвардии отряд гусар летучих со шпорами и саблями. Двухсотлетняя ратуша с высоченной башней, увенчанной часами, по которым жители долгие годы сверяли шаг с Веной, вдруг снова ожила и откуда-то сверху зазвучала труба. «Маричку» играет», – со знанием дела сказала Аня, угощаясь мороженым на летней площадке кафе, работающего ещё со времён Габсбургов, и напела: «Чуешь чи не чуешь, чаривна Маричко, я до твого серця кладку прокладу». Чувствовалось хорошее музыкальное образование.
– Это про любовь, понял? А знаешь, как тут зовётся кофе и пирожное? Давай закажем? Официант, будьте добры: каву и тистечко!
– Кава-какава, почти как какао, помнишь, из таких консервных банок у нас в гарнизонном продмаге выкладывали в витринах пирамиды? Других продуктов ведь не было, кроме как ещё банок с морской капустой и майонезом «Провансаль».
– А когда так стало? Мы, когда уезжали из гарнизона, такого ещё не видели. Зато тут, гляди, как хорошо, а на Урале вообще жуть – километровые очереди за колбасой.
Ели мороженое, Феликс заметил, что «Бородинское» в училище было вкуснее. Пили вкусную, какую-то заморскую каву с пенкой, тистечком оказалось кондитерское изделие с кремом, уложенным в виде розочки.
Розы благоухали на старинной ярмарочной площади и их запах летний ветер разносил во все стороны. Доносил и до собора Святого Духа, что возвышался неподалёку на Австрияпляце – площади, расположенной на доминантном холме, с которого воздух, уже пропитанный цветами, ещё более насыщенным делали призывно звучащие колокола: бомм-м-м, бомм-м-м. Крепко держа Феликса под руку, Аня спросила:
– Зайдём вовнутрь? Ты ведь крещёный?
– Нет, не знаю, наверно некрещёный. А ты, что, крещёная? А когда ты успела, ведь в гарнизоне церкви не было да и комсомольцам нельзя?
– Так это в школе было, это не всерьёз, это игра такая. А крестили меня родители ещё при рождении, мама меня тут родила, в соседнем селе, где живёт моя бабушка. Ты что, про комсомол серьёзно говорил? Ты смешной.
