***
Кто бы мог подумать, что Агасфер вдруг как-то внутри почувствует желание напиться, только не того пойла, что пихали кандидатам, и что звалось «Прелюдия». Он вдруг осознал, что пьянство – это не только для мертвых, но и для живых, но и тут же понимал, что это их никак не объединяет и не мирит. Желание появилось прямо с утра, после красочного и отчетливо запомнившегося сна. Он как бы сидел за столом в одиночестве, стол был перегружен уже незнакомыми яствами: осетрина, щука фаршированная, селедка – залом, форшмаки, зернистая и паюсная икра, грузди в сметане и супница с парящей стерляжьей ухой, а в центральном кадре сна – графин водки, запотевший и зовущий. Агасферу виделось, что при его помощи он сможет разделить с людьми свои эмоции, для него теперь совсем новые. Но людей живых вокруг не было, поэтому и выпивка с той закуской оформилась только как грезы.
В телевизоре с утра мужики рядились в женские одежды, заплетали коски, красили глазки и прокалывали ушки. Веселость была всеобщей; мертвые не болели, не простывали и не мучились животом, а с живыми такое случалось. Агасфер тоже не мог хвастаться своими хворобами, да и у кого сочувствия искать, а та, кого он ждал, была живой и смертной. Он мучился, размышляя, сможет ли он понимать и быть понятым той, кто имел душу и великий дар деторождения. Ему опять становилось страшно, но это был страх не перед плетью. Это был другой страх – что, служа Сатане, и живя среди мертвых, он потерял уже свою главную дорогу, в которую его когда-то, прижав к себе, благословила мама. Агасфер знал, кого ночью волки вытаскивают и рвут. Это были те, кто умершими просил у Господа дать им хоть минуту на покаяние. Вся архитектура гнезда работала над тем, чтобы мертвых сделать еще мертвее, так как руку божью, протянутую каждому при рождении, было сразу не разжать даже смертью. Агасфер выстраивал в себе вроде и заново чувства красоты, сочувствия и заботы. Он собирался быть живым рядом с живой, он самосотворялся.
***
В год 1220, когда преставился святой наставник Авраамий Смоленский, инок – чернец Филимон – принял схиму и Архимандритом Ефремом был отправлен служить укреплению веры Христовой в Галицкое княжество, на приграничные рубежи русских земель. Филимон прибыл в Галич сразу после того, как Мстислав Удатный разгромил в жестокой битве венгров и поляков и изгнал их, окончательно утвердившись на их землях. Филимон стал служить князю, неся слово Христово против еще живых языческих обрядов и праздников, и когда князь отверг его молитвы против союза с половцами, видение страшного будущего, неотступно преследующее схимника, свалило его в тяжелой болезни. Во время большого совета в Киеве, где 15 князей под предводительством Мстислава Удатного объявились в союзе с половцами, он находился в тяжелом бреду и огненном жаре. Монах поднялся в тот день, когда последний в строю ратник выходил на бой. Он сначала шел за ними, потом полз, но не благословлял, а отговаривал. Он хотел, чтобы они жили, а их гнали на верную и страшную смерть. На следующий день его с восходом солнца нашли жители. Он сидел в зловонной луже, мертвый, зажав в руках Крест. Со скотного двора принесли мешок, запихали туда монаха и замуровали в камнях ближайшего пригорка. Так, в безымянной могиле почил пророк, не сыскавший ни ратной славы, ни прославления святым. Только после того 31 мая 1223 года и далее в веках схимника Силуана вспоминают в молитвах гонимые и униженные русичи. А вернувшийся вскоре князь Мстислав не сможет жить в Галиче, ибо постоянно будет слышать стук из того самого пригорка у зловонной лужи. Он переберется на юг киевской земли в Торческ, где и умрет в возрасте 48 лет, незадолго до смерти приняв монашество. Батый позже сотрет этот город с лица земли.
