— Так о чём вопит этот бродяга? — полюбопытствовал Валленштейн.
— Этот бравый парнишка утверждает, что он, дескать, самый красивый парень в Прекрасной Стране Буков, то есть в здешних местах. В то же время в Сучаве обитает самая красивая девушка по имени Флория-Розанда. Насколько мне известно, это единственная дочь молдавского господаря. Эта красавица за каких-то пять минут любви получит двести монет и поэтому просто обязана раздеться и отдаться этому доброму молодцу, Аурелу Курджос[42] — так, судя по словам песни, зовут этого красавца, — охотно сообщил казачий полковник.
— Да, занятный молодец, — задумчиво произнёс Валленштейн, внимательнее осматривая путника с головы до ног. — А что, дочь господаря действительно столь прекрасна, что даже всякие бродяги сходят с ума по ней?
— Говорят, такой красавицы нет даже в самом султанском гареме, — серьёзно ответил Конашевич-Сагайдачный.
— Пожалуй, это уже выше всякой наглости распевать похабные песни о дочери самого молдавского господаря, — рассердился хорунжий Пржиемский. — Пройдусь-ка я ножнами по спине этого трубадура.
— Безусловно, пан хорунжий собирается поступить по-рыцарски, — усмехнулся сотник Мак. — Думаю, спешить не стоит, может, он просто сумасшедший.
— Похоже, пан сотник прав, — согласился полковник, повнимательнее приглядываясь к необычному певцу. — Эй ты! — окликнул он его, — подойди сюда!
— Нуй бадике, ев мадук ла акасы. Ларри видере! Попен кур![43]
— Ах ты, мерзавец! — сразу забыв о том, что только говорил, возмутился Конашевич-Сагайдачный. — Похоже, по твоей тощей заднице уже давно плачет кол! — И, обратившись к своим казакам, рявкнул: — Взять его!
Кони казаков мгновенно обступили путника. Однако тот нисколько не испугался и, спокойно глядя ничего не выражающими цыганскими глазами, вдруг ударил в бубен и снова завопил:
— Ев мадук ла акасы! Ла акасы ести ракия и фрумос фитица! Ев мадук ла Сучава! Ла Сучава ести дулче вино и фрумос фитица Флория-Розанда! Гоп! Гоп![44] — и он, не переставая вопить во всю глотку, принялся неистово выплясывать какой-то замысловатый местный танец.
Даже когда хорунжий Пржиемский выхватил из ножен саблю, бродяга как ни в чём не бывало продолжал петь, приплясывая на одном месте.
— Он действительно сумасшедший, — пришёл к окончательному выводу Конашевич-Сагайдачный, — гоните его ко всем чертям, пусть идёт своей дорогой.
Всадники расступились, и сумасшедший прошёл между ними, приплясывая и продолжая петь, затем внезапно остановился и воскликнул, обращаясь к несказанно удивлённому всем происходящим епископу:
