Не чувствуя холода, голышом она прошлась по гостинице, проверив все холодильники в коридоре. Спиртного не нашлось, поэтому Глина, не подумав о последствиях, налила воды из–под крана и высыпала все черные бисеринки из свинцовой коробочки в стакан. Выпить раствор она не успела: в потолок ударил яростный фонтан жирного черного огня. Взрывной волной Глину отбросило в сторону, она ударилась головой о дверной косяк и погрузилась в темноту. Последняя ее мысль была о том, что надо было положить бисеринки под язык, как глицерин.
Часть 4. Антикварная лавка
«Больному и мёд невкусен, а здоровый и камень ест»
(с) Старинная русская поговорка
***
– Двадцать-двадцать пять процентов ожога поверхности тела, – сказал доктор Оржицкому.
– Это смертельно?
– Учитывая какую-то сложную инфекцию, на которую все это наслоилось… Шансов мало. К тому же обожжены слизистые гортани и пищевод.
– Я ее могу увидеть?
– Можете.
Доктор распорядился впустить Оржицкого в палату. На койке в углу лежало тело Глины под толстым слоем бинтов. Бинты были влажные и желтые, из-под них торчал крупный нос и опухшие губы. На месте сгоревших бровей и щеках запеклась корка. Оржицкий не смог сдержать слёз и закрыл лицо руками. Глина была в сознании, но хрипела и не могла говорить, а ему было нужно спросить у нее только одно: где ее оберег, нитка жемчужных бусин.
Оржицкий вернулся на Бассейную и вошел в разоренную квартиру Глины. Вещи были разбросаны, а нутро шкафов вывернуто. Замок входной двери выдрали, что называется «с мясом». Оржицкий не нашел нитки бусин. Он методично осмотрел все возможные уголки, но те, кто побывали в квартире до него, обыскали ее весьма профессионально. Если что-то и нашли, то забрали.
Оржицкий выбежал вон, торопясь сделать только одно: самому скатать бусину, пока еще не поздно. Оржицкий не делал этого давно. Он основательно забыл, что такое – зов памяти, где его можно услышать. Он мучительно думал, откуда можно получить розовато-белую субстанцию, где же находятся тёплые, дружественные ему места. В детский сад, где много игрушек, его не пустят, да и скатать от каждой вещи можно только мелкую бисеринку, на это уйдет много времени и сил, а болезнь не ждет. К тому же, он представил себе картину своего появления в детском саду, перещупывания игрушек. Так и в полицию загреметь не долго, за маньяка примут. Любая школа автоматически исключалась. Музеи стабильно выдавали беспрерывный цветной шум и были непредсказуемы и попросту опасны для ваятеля. Книги и цветы, как деньги и украшения не имели собственной памяти. Стены домов могли только забрать последние слабые силенки, а отдать серую или вовсе уж темную жижу. Ничего, в голову не приходило. Тут была нужна только личная вещь, сильная, ёмкая. Кто даст подержаться за такую? Ему нужно было скатать хотя бы одну, крупную и истинно чистую бусину…
