Тим стоял напротив нее, сжав кулаки, набычившись, тяжело дыша. Казалось, что он хочет ее ударить.
– Хочешь меня ударить? – Глина подошла к нему ближе, – я напрасно думала, что ты любишь меня. Ты все еще любишь ищейку. Но её больше нет! Хозяину от ищейки служба нужна, а не брехливый язык. А я сдохну, как ты сказал, на свалке чужой памяти, а служить никому не буду. Вот тебе моя правда.
– Живи, как знаешь, – Тим круто развернулся и пошел прочь. Вскоре его фигура скрылась между стволами деревьев редкой посадки, высаженной на краю свалки. Глина опустилась на бетонную плиту, вросшую в землю, криво торчавшую вверх, как указующий перст, и, обхватив колени, долго смотрела вслед Тиму, пока на пустырь не опустились ночные сумерки. Она очнулась точно от спячки, почувствовав, что совсем продрогла. На пустыре взошла холодная и плоская луна, осветив коряги, бетонные плиты и груды мусора.
Глина побрела обратно в город. Уже неделю она не жила в квартире на Бассейной и напрасно надеялась, что в Тиме обретет защиту и поддержку. Она снова оказалась одна. Все, что у ей было дорого, она всегда теряла. Ей хотелось быть сильной и не зависеть от таких потерь, но быть и казаться – разные агрегатные состояния. Поймав такси, она добралась до дешевой гостиницы, которая приютила ее неделю назад, кивнула парню на стойке регистрации. Зашла в одноместный номер, сбросила всю одежду.
Стоя под душем, Глина плакала. Здесь ее никто не видел. Наедине с собой она снова была сиротой, приютской бродяжкой. Без денег, без семьи, без круга нормальных интересов и друзей. Люди собирают марки, ходят на рыбалку, сажают флоксы, разводят щенков. А что она делает? Слушает истории и катает бусины. Потом лежит полумертвая от навалившейся на нее усталости, «ловит отходняк», и продает эти бусины отчаявшимся людям. А за копейки, что ей платят, она покупает хлеб и вино, джинсы и проезд на метро. Она не училась в техникуме, не говоря об институте. Она не ходит в музеи, на концерты и в кинотеатры. Она шарахается от каждого куста, потому что за ним может прятаться ищейка. У нее даже никогда не было настоящей подружки, с которой они могли бы обсуждать парней, красить волосы, бегать на дискотеки. Может, Тим и прав, говоря, что у нее не дар, а одержимость, что она уродина. Неизлечимая, неприкаянная, проклятая людьми.
Выплакавшись, Глина завалилась в постель, проспав всю ночь, все утро и полдня, потом с трудом встала, умылась, чувствуя дурноту и ломоту во всем теле от начинавшейся простуды. Глина съела два тоста с вареньем – стандартный завтрак подобных заведений, оставленный у двери с утра. Рухнув на койку, она снова уснула до вечера и проснулась от ощущения жара в собственном теле. Пошарив в общей тумбочке, Глина нашла градусник, сунула подмышку и задремала с ним, а когда спросонья посмотрела на шкалу, то вздрогнула. Шкала кончилась, а ртутный шарик все еще пытался ползти вверх. Глина вытащила из кармана свинцовую коробочку, положила ее на тумбочку, перед глазами всё плыло, воздух она вдыхала и выдыхала со свистом. Глину шатало, но она испытала приступ веселья от внезапно принятого решения покончить со всеми проблемами разом, не дожидаясь особенных мучений и боли, тем более, что от воспаления легких или что там у нее, так сразу не скопытишься.
