– Мне домой надо, к жене, – прохрипел Тим голосом человека, который только что проснулся.
– Вот, – удовлетворенно сказала медсестра с поста, – очнулся родимый.
Она подошла к Тиму и объяснила, что домой его никто не отпустит, а лучше бы ему сказать телефон родственников, чтобы те привезли ему паспорт, СНИЛС и полис. А то в палату его не переведут и вообще, надо купить лекарств, потому что с сотрясением мозга и поломанными ребрами без лекарств совсем беда. Да и кое-какое обследование тоже не мешало бы пройти. А вообще, она в полицию позвонила, и скоро придет участковый делать опрос.
Оржицкий без сил откинулся на кушетку и уснул, не выполнив просьбы ласковой медсестры.
К вечеру Тима нашла мать, обзвонившая все больницы и морги. Она сунула лечащему доктору несколько измятых купюр, и Тима перевели в палату.
– Где Софья? – сразу спросил он мать, но та ничего не могла объяснить Тиму, а только плакала, глядя на разбитое лицо сына.
Софья пришла на следующее утро, она была бледна и напугана.
– Бедненький, – сказала она робко, положив кисть тыльной стороной на забинтованную щеку мужа, – я тебя искала везде, а мать позвонила вчера вечером и сказала…
– Почему же ты не пришла вчера? – спросил ее Тим, но Софья молчала, потупив глаза.
На соседней койке пыхтел высохший от беспробудного пьянства мужик, небритый, но вымытый хозяйственным мылом и облаченный в казенную пижаму неопределенного цвета. Он смачно хлебал больничный суп, собирая хлебом капли, падавшие с его ложки. Софья брезгливо вздрогнула и отвернулась.
– Зря ты отказался от этой работы, Тим. Ну, да ладно, дома поговорим, – сказала ласково Софья и почти сразу ушла, оставив пакет с марокканскими толстокожими мандаринами.
Тим раздал их соседям по палате, не съев ни одного, словно они были накачаны ядовитым соком.
Через три дня Тима, туго перепоясанного байковой детской пеленкой, призванной сберечь его сломанное левое ребро, выписали домой. За ним приехала завуч Рима Петровна, потому что больше было некому забрать Оржицкого из больницы. Она привезла болезного на Бассейную, в опустевшую квартиру. Тима встретили голые стены, мусор на полу и чистое пятно, открывшееся на месте голубого углового дивана. Даже стола и табурета не было, а книги и тетради Оржицкого валялись повсюду. Грубоватая Рима Петровна присвистнула от удивления, словно базарный жиган, позвонила коллегам, и засучила рукава. Она вымыла пол, сварила постного борща с килькой, а к вечеру в квартире Тима уже стояли два разномастных табурета, кухонный стол и раскладушка с подушкой и ватным одеялом.
