– Жена. Завтра утром, привезет вам по указанному адресу.
Акакия еще для порядка продержали несколько дней в следственном изоляторе. Формально, вызывая его на допрос, следователь угощал его же сигарами и коньяком, переданных женой Акакия. На последнем допросе следователь проводил его до дверей и протянув руку, дружелюбно посоветовал,– В следующий раз ешьте осторожней.
Когда на следующий день он сидел в машине, дожидаясь отправке в суд, во двор изолятора въехало несколько огромных автозаков, из которых начали выводить и строить в шеренгу новых арестованных. Приглядевшись внимательно, Сидор стал узнавать среди них своих знакомых, на которых он давал показания следователю.
– Ничего, поделятся, откупятся. У них побольше моего продуктов будет, – беззлобно подумал он.
Прокурору с судьей пришлось отдать практически все из накопленной Акакием «запрещенки», но и этого оказалось недостаточно для освобождения. Ему все-таки дали год, правда колонии поселения в тайге, в Синеярском крае.
– Совсем обнаглели. У них аппетиты растут с каждым днем, – раздраженно высказал после заседания суда адвокат, – Раньше за ящик испанских маслин условный срок давали. А теперь только год скосить обещают.
По дороге на вокзал, куда после суда везли Акакия, чтобы посадить в поезд для отправки в места отбывания наказания, рядом с их машиной, на светофоре остановился большой черный лимузин с правительственными номерами. Заднее стекло лимузина медленно опустилось, и оттуда на асфальт вылетела кожура от банана. Потом на крыше лимузина завертелся проблесковый маячок и, включив сирену, он выехал на встречную полосу и помчался вперед, распугивая пешеходов, переходящих дорогу.
– Вот же не справедливость, какая. Кому-то все можно, а кого-то за две колбаски чуть в тюрьму на пять лет не упекли. Что за страна? Когда у нас порядок, наконец, то наступит, – подумал Акакий, и тихо заплакал, прикрывая от конвоира ладонью свое когда-то строгое, а сейчас такое по- детски беззащитное лицо.
P.S. Недавно вернулся из мест не столь отдаленных и поселился в нашем доме у престарелой мамы.
7-й подъезд. Подвальный этаж. (Ленин).
Эту немного загадочную историю, от имени памятника Ленина, мне удалось прочитать случайно в тетради, найденной среди вещей скульптора выброшенных на мусорку, после отъезда его на постоянное место жительства в Израиль.
«Проснулся я сегодня еще затемно, весь в холодной росе, покрывшей тело от головы до пяток. Конец сентября. Еще не минус, но ночи уже прохладные и воздух быстро конденсирует на поверхности бетона, из которого я сделан. Всю ночь со стороны главной площади города раздавались крики скандирования и рев, какой-го тяжелой техники. За последние полгода уже все привыкли к этим народным митингам. Но в этот раз к шуму толпы примешивались эти непонятные, грозно рычащие звуки каких-то работающих механизмов. Надо дождаться голубей. Они прилетают с рассветом, садятся на голову и сообщают все городские новости. Чуть не забыл представиться, меня зовут Сидор. Я памятник Ленину, стоящий в конце городского сквера на кирпичном пьедестале, искусно оштукатуренный под мрамор. Все памятники Ленину, которые стоят в нашем городке, а их около двадцати, имеют собственное имя, данное им при рождении скульпторами или другими памятниками. Самый большой, на центральной площади, откуда все ночь и доносились эти странные механические звуки – Рабинович, названный по фамилии его скульптора, уже давно уехавшего в Израиль. А еще есть Толик – единственный памятник в кепке, стоящий на площади у железнодорожного вокзала. Есть Будда – сделанный из гипса, но покрытый прочной золотой краской. Этот стоит у дома детского творчества. Еще есть – Ленчик, Строганный, Фанатик, Серега и еще кто-то, с кем я редко общаюсь и имена уже позабыл. А я значит, Сидор. Все просто, в честь скульптора Сидорова меня отлившего из бетона, тихого алкоголика, находящегося сейчас на излечении в какой-то загородной психбольнице.
