Они помирились, но не поженились, хотя Виктор постоянно жаловался на слишком большой налог на бездетность (за что только не зацепится детская память!)
Виктору было уже хорошо за тридцать, а из недвижимости у него было только койко-место в общаге. Как тут не запьёшь?! Пили вместе с Верой, потом вымещали недовольство жизнью друг на друге…
А вот младший женился рано на немыслимой красавице. Её звали Роза! Роза из Искитима… Невысокая, с точёной фигуркой, сероглазая, с милым, слегка
вздёрнутым носиком, с пушистыми завитками на висках. Я запомнила Искитим, потому что название этого города странно шло к её облику – как будто легкий ветерок дунул в лицо и едва слышно: «Искитим», – шепнул непонятно, но ласково…
Главное богатство Розы – коса, чудесная, пшеничная, ниже пояса, в руку толщиной…
В моих воспоминаниях они появились у нас сразу с ребёночком. Малыш спал у нас комнате в нашей, видавшей виды оцинкованной ванночке: там ему было спокойно. Роза склонялась над ним, и коса свешивалась до пола. Ах!
Гена с Розой спали на кровати Анны Григорьевны. Утром, едва проснувшись, я бежала смотреть на них. Роза, в чёрной комбинации, с полураспущенной косой, стояла на кровати. Матерь божья!! Как она была прекрасна! Это была лучшая в мире скульптура! Я застыла в восхищении…
«Ге-е-ена, загороди меня простынёй: мне надо переодеться», – капризно тянула «скульптура», и было видно, что она не прочь ещё немного покрасоваться, если на неё глазеют, едва не падая в обморок.
Гена с готовностью запрыгивал на кровать и растопыривал руки с простынёй, а сам смотрел туда, за простыню, на неё, на свою розу, Розу… Они стояли на кровати, вознёсшись над нами, и знали, что им позволительно – мы тоже понимали: им можно…
Их семейное счастье было недолгим: любовная лодка, не избежав участи многих, разбилась о быт…
Дядя Володя и тётя Клара
Вспоминая мужчин из своего детства, нахожу у них одну общую черту: они не матерились при детях. Никто. Даже Володька, отцов племянник.
Отец очень редко, в минуту сильного раздражения, мог сквозь зубы тихо выпустить «плятский рот». Дядя Володя – никогда, зато у него была любимая присказка: «Фу ты, черт! весь (вся) в говне» – он произносил это с таким восхищением, как будто речь шла о золоте. Впрочем, русский человек давно уже поставил между этими понятиями знак равенства, окрестив говночистов золоторями. Универсальным сочетанием слов «тихий ужас» наш сосед мог выразить всю гамму человеческих чувств от восторга до испуга… Его улыбка, как улыбка чеширского кота, живёт в моей памяти сама по себе… лучше её назвать усмешкой. Усмешечка была на редкость обаятельной, фирменной, в ней каким-то непостижимым образом участвовал подбородок: он немного подрагивал, а глаза при этом щурились, лучились, как будто от избытка ласки, но внимательный взгляд мог заметить мизерную капельку яда на самом их дне…
