– Поздравляю, Анатолий Петрович! – Мишка крепко пожал ему руку. – Как назвали будущего подводника?
– А ты не догадываешься? – хитро прищурившись, задал вопрос
Хохряков.
– Неужели…
– Да, мой друг, сына я назвал Мишкой. Михаил Анатольевич Хохряков!
– Вот здорово! По этому поводу надо обязательно опрокинуть по рюмашке, – Мишка схватил друга за руку и потащил его в палисадник. Там уже с утра был накрыт стол.
– Бать, иди к нам за компанию, – пригласил Мишка отца.
– Нет, ребятки, не в том я возрасте и здоровье, чтобы понужа'ть эту заразу с утра, – отказался хозяин дома. – Вы уж без меня возрадуйтесь. Вот когда соберётся весь народ, усядется за стол, вот тогда и опрокину с ним чарочку-другую.
– Ладно, дело хозяйское, было бы предложено.
Они остались вдвоём, присели с краю длинного стола, который отец застелил кусками выцветшего кумача. Когда-то эта ярко-красная ткань являлась широкими полотнищами флагов, развешенных на зданиях лесотехнической школы. Со временем флаги выцвели, их сняли с флагштоков, убрали в кладовку, вывесили новые. Потом процесс повторился. Когда скопилась целая стопка вылинявшего кумача, великодушный директор лично вручил списанную ткань в виде поощрения уборщице Василисе Марковне Кацаповой – передовику производства, чей портрет красовался на доске почёта на протяжении последних лет. Директор был коммунистом до кончиков волос, но трусливым человеком. По всей вероятности, он не мог допустить, чтобы кумачовые полотнища использовались в качестве ветоши или, того хуже, половой тряпки.
– Смело ты поступил, – усмехнулся Анатолий, поведя взглядом по кумачовому столу. – Как ярый антисоветчик.
– Ты о чём? – спросил Мишка с непониманием.
– Водрузил водку на серп с молотом.
И только теперь Мишка разглядел едва проступающее очертание советского символа, краска с которого была старательно удалена чьей-то заботливой рукой.
– Бутылка водки лишь укрепит единство рабочих и крестьян, – съязвил Мишка. – Это батя расстарался.
– Он коммунист?
– Нет. Но он ударник коммунистического труда.
– А тебе не предлагали вступить в самую мудрую и вдохновляющую организацию в мире? – с сарказмом спросил Анатолий.
– Лицом не вышел, – усмехнулся Мишка. – Профиль неподходящий для размещения его рядом с тремя бородатыми корифеями.
– Вот и я не рвусь в ряды честнейших и чистейших, хотя парторг цеха все уши мне уже прожужжал, чтобы я не тянул с подачей заявления, – доложил Хохряков. – Меня ведь сменным мастером поставили через полгода после твоего отъезда, а я всё ещё размышляю.
