– На пенсии, – ответил Мишка. – А сестра ваша где живет? Как её фамилия?
– На Калужской, Липадина она по мужу. А я Вдовкина Пелагея Карповна. Из эвакуированных мы были, из-под под Калуги бежали от фашиста. В конце пятидесятых всех калужских переселили из бараков на эту улицу. Так и приклеилось к ней это название – Калужская.
Старуха умолкла и ушла обратно в купе.
«Гордый, значит, – вернулся он мысленно к слову старухи, которым она охарактеризовала отца. – Нет, бабуль, не гордый он, а скорее независимый, потому что в нём никогда не проявлялось чувство превосходства над другим человеком. Интересно, изменился он за эти два с половиной года?»
Мишка стал сравнивать себя с отцом. Похож ли он на него? Если – да, то в чём? И хочет ли он быть похожим на него?
После небольших сопоставлений понял: да, похож. Не полностью, конечно, но наполовину уж точно. И внешностью, и чертами характера, да и частично судьбой. Отцу выдалось исполнять интернациональный долг в степях Монголии, и ему судьба отвесила лиха в песках Египта. Батю за бой у Халхин-Гола представили к Красной Звезде, и на него ушло представление на точно такой же орден. Отец не получил свою награду, и его орден Красной Звезды обошёл стороной. Вместо него мишка получил медаль Ушакова.
Мысли опять вернулись к командировке в Египет…
… Ему удалось тогда выбраться из пустыни и спасти жизнь командиров. Раненых поместили в госпиталь, тело Васи Панкова отвезли в морг, а позднее отправили на Родину.
Сам Мишка сутки без сна и отдыха занимался восстановлением станции и успел-таки привести её в готовность к намеченному времени. В 00 часов вышел на связь с «Кортиком», попросил на трубку «Третьего».
«Третий» оказался капитаном третьего ранга Афанасьевым. Выслушав Кацапова, он приказал опечатать станцию, сдать её под охрану группы советских военных специалистов, секретные документы передать по акту офицеру особого отдела, а самому перейти в распоряжение военного советника до особого распоряжения.
Мишке пришлось пробыть на побегушках у капитана второго ранга больше двух недель, пока мичман Матулас не сбежал из госпиталя и не приступил к службе самовольно.
Вечером того же дня они уединились в кунге станции. Мичман достал из сейфа спирт, плеснул в кружки на три больших глотка, произнёс:
– За тебя, Мишаня. Если бы не ты – лежать бы нам с кап-три сейчас в песках под барханом. И никто бы не нашёл.
Мишке стало немного неловко от такой похвалы и лицо вспыхнуло от смущения. Однако в этот момент он понимал, что Антонас говорит сущую правду, и поэтому промолчал, не стал возражать.
