– Мой фюрер! – воскликнул он так подобострастно, что мы с Дворой вздрогнули – Позвольте представить вам фройляйн Ализу Каснер, мою секретаршу и переводчика. Господин Сидоренко (и этот тоже переврал ударение), к сожалению не говорит по немецки. Правда, он немного знает английский, но это не тот язык, на котором следует разговаривать истинному немцу.
– Истинному немцу, говоришь – усмехнулся Гитлер – А не из Линца ли случаем "истинный немец"?
– Нет, мой фюрер – Карстен, казалось, даже расстроился – Я венец.
– Не страшно – Гитлер произнес это до нельзя благодушно – И все же вам, австрийцам, следует научиться правильно говорить по немецки. А вы, фройляйн, прелестны так, как может быть прелестна лишь немецкая девушка.
В ответ на это Двора неожиданно сделала книксен, наверное чтобы скрыть выражение лица. Похоже, что вождь был слегка близорук и, как многие иные вожди, не носил очков, чтобы не портить свой имидж.
– Что же мы стоим? Прошу!
С этими словами он широким жестом предложил нам садиться и сам плюхнулся на одно из кресел. Произошла заминка, в течении которой Юрген и Карстен сделали было попытку усадить Двору, но быстро сообразили, что ей это не по чину и уселись сами. Мы с ней, как унтерменши, остались стоять и та же участь постигла переводчицу в серых чулках, неплохо владеющую русским. Поэтому я молил всех богов чтобы Двору не заставили переводить, ведь тогда откроется, какой именно язык она на самом деле знает.
– Рассказывайте, доктор Кауфман – разрешил наш хозяин.
Карстен начал нервным голосом излагать тот же самый бред, что мы вешали на уши Гиммлеру. Отец немецкой нации выслушал со скептической усмешкой, но не прерывая, и про подвиги Коловрата и про "Архив Смоленского Кремля". Наконец, Карстен выдохся и в комнате наступила тишина. Гитлер, казалось, о чем-то задумался. Прошла минута, другая и у меня начала затекать правая нога. Потом вдруг нестерпимо зачесалось в носу, а носового платка у меня как назло не было. Наконец, я не выдержал и сдержано чихнул в локоть. Все разом повернули головы и посмотрели на меня со смесью страха и негодования, а переводчица, которая так и оставалась невидимой у меня за спиной, ткнула меня острым кулачком в ребро. Всеобщее возмущение было понятно: этот гнусный русский, то есть – я, практически начхал на Фюрера. Чтобы они сказали, если бы узнали, что на него начхал еврей? Невозмутимыми остались лишь охранники, их псы и сам Гитлер.
– Ладно – неожиданно сказал он – Пусть этим занимается толстяк и его инженеры.
