Мы уставились на него в искреннем изумлении.
– Похоже, вы не знаете, что творится в здешних местах – он, как мне показалось, искренне наслаждался ситуацией – Германская власть существует только в городах. А в селах совсем другая власть. Где ОУН, где красные партизаны, а где и АКовцы. Поэтому дороги не безопасны и я удивляюсь, как вас до сих пор не подстрелили. Но в Галиции еще можно на что-то надеяться, а вот как попадете на земли рейхскомиссариата, так всей вашей жизни будет до ближайшей стенки. Вашу пеструю компанию предпочтут перестрелять просто на всякий случай. И те предпочтут и эти и совсем уже те.
– Так что же нам делать? – растерянно спросила Двора.
– Железные дороги пока еще безопасны. АКовцы и "гайдамаки" диверсиями не занимаются, а красные, как правило, не взрывают гражданские поезда. Советую продать ваш "Опель" пану Вуйчику и попросить его подвезти вас до вокзала. Конечно, на входе будут проверять документы, но они там не слишком усердствуют.
Он снова приподнял свою шляпу и раскланялся:
– Прошу вас простить старого болтуна и позвольте пожелать вам доброго пути.
Он повернулся и пошел вверх по улице, как будто специально спустился вниз, чтобы выговориться.
– Кто вы? – крикнул я ему в спину.
Он обернулся, поколебался пару мгновений и сказал:
– Я заместитель городского… как это по вашему… градоначальника. Ведь кто-то же должен заботиться о том, чтобы из города вывозили мусор. Несмотря на все безумие вокруг. Прощайте.
Он еще раз приподнял шляпу и пошел медленной походкой. Теперь он слегка горбился. Двора посмотрела ему вслед и сказала:
– Наш председатель юденрата, Черняков, принял яд в своем кабинете, когда узнал о планах депортации в Треблинку.
Не совсем ясно было, к чему она это говорит, но мы промолчали. Наши мысли снова прервал колокольчик на входе в "Варшаву". Теперь из двери высыпались веселые и возбужденные бандеровцы. Клим, попытался было спеть какую-то веселую песню и я даже услышал: "Гоп, куме не журись…", но Имре со смехом закрыл ему рот и предоставил сцену интеллигенту в курточке. Тот задумчиво посмотрел на полную луну и проникновенно прочел:
Поховайте та вставайте,
Кайдани порвіте
І вражою злою кров’ю
Волю окропіте.
Юноша читал прекрасные стихи хорошо, без излишнего пафоса, но проникновенно и с чувством. Мрачные шевченковские вирши, как ни странно, не контрастировали, но гармонировали с мягким лунным светом. Интересно, подумал я, они действительно готовы проливать кровь? А знают ли они, как отвратителен запах прокисшей, но еще не засохшей крови? Видели ли они женщин с выпотрошенными животами в вавилонских переулках и мотки кишок, развешанные на глиняных дувалах жрецами Нергаля? Знают ли они, как выглядят куски тел, разбросанных по единственной улице Усть-Трубежа? Приходилось ли им смотреть в глаза тем, кто умирал от голода на мостовых Варшавского гетто? Жечь людей в печах Треблинки? Так может быть не стоит слишком уж вдохновенно читать такие стихи? Ведь талантливо созданная поэзия способна увести далеко, так далеко, что уже не будет возврата.
