Вдруг застекленная дверь распахнулась и в залу вошли трое молодых людей. Судя по их уверенному поведению, они были здесь завсегдатаями и сразу прошли к дальнему столику у окна. Пани Зося немедленно принесла им большую плоскую бутылку, маленькие стаканчики и тарелку с какой-то закуской. Я заметил, что троица поглядывает на нас подозрительно, прислушиваясь к немецкому говору Карстена и Юргена. На иврите мы говорить сразу перестали и тут выяснилось, что госпожа "Каснер" неплохо говорит по-немецки. Мне, поневоле, приходилось молчать и я решил осторожно присмотреться к новым посетителям. Кто они? Но тут они, наверное успев распробовать содержимое бутылки, начали петь. Вначале они пели тихо и слов было не разобрать, лишь было видно как они то и дело попадают не в такт и весело смеются этому. Но, постепенно, пение становилось громче и слова припева показались мне знакомыми:
Душу, тіло ми положим
За свою свободу
І покажем, що ми браття
Козацького роду.
Гей-гей, браття миле,
Нумо братися за діло!
Гей-гей пора встати,
Пора волю добувати!
Так это же гимн украинских националистов: “Ще не вмерла України…”! Я уже слышал его в Киеве, когда мы с Аней гуляли по Майдану. Мы в то утро как раз спустились с Владимирской горки, где Анюта снова встретилась с Киевом после десятивекового перерыва. Стоял солнечный майский день, Майдан сверкал всеми красками, киевляне улыбались нам и настроение было прекрасным. Эту песню тогда распевала группа детей, наверно – школьников средних классов, под руководством молодого учителя. Пели ребята звонко, с удовольствием, очень старались и мы заслушались. Тогда все было иначе и слова гимна гармонировали с прекрасным городом, утром, солнцем и нашей молодостью. Сейчас же, в оккупированном Львове, та же самая песня производила совсем иное впечатление. Было в ней какое-то мрачное отчаяние и безысходность несмотря на позитивный посыл слов.
– Козаки, пся крев – тихо пробормотала пани Зося, подливавшая нам пиво из большого кувшина – Даже свою песню у нас взяли.
Немец и австриец не поняли ее польскую речь, а мы с Дворой понимающе переглянулись. Мало того, что со времен Наливайко и Хмельницкого само слово "козак" было бранным для поляков, так еще и текст украинского гимна подозрительно напоминал им марш Домбровского "Jeszcze Polska nie zginęła". Тем временем трое за дальним столом начали о чем-то тихо спорить. Поначалу это было похоже на сдержанный диспут, вот только не нравились мне те взгляды, которые они бросали на нас. Но страсти постепенно накалялись и до меня уже доносились отдельные невнятные слова: "немчура", "настане час" и "зброя". К нам снова подошла пани Зося.
