Что в тех местах порой придется пережить?
Ведь все безумие поставленных задач
Мне от тебя, любимая, не скрыть, не скрыть.
Но ты не плачь, любимая, не плачь!
Помню, как в годы моего детства сосед-алкоголик из нашего хайфского дворика приговаривал, сидя за столиком под акацией, попивая самогонку и ехидно поглядывая на мою маму:
– Винница – не Ница, как бы мне не спиться!
Эта присказка сейчас крутится у меня в голове, как заезженная пластинка, ведь теперь наш путь ведет именно туда – в Винницу, отнюдь не в Ниццу…
Наш автомобиль оставлял за собой Варшаву, а мне жутко хотелось вернуться, пойти на улицу Мила, взять винтовку и показать, как умеют сражаться израильтяне. Но за спиной у меня было семьдесят лет истории, а впереди ждало "логово оборотней", источник катаклизма, который не должен был произойти.
Поважного мы высадили в Праге, восточном, правобережном районе Варшавы. Именно здесь будут через полтора года стоять войска Рокоссовского, ожидая, пока немцы покончат с Варшавским восстанием. Рассказывать это майору было бессмысленно, он бы все равно не поверил.
– На нас грех – сказал он, прощаясь – Мы все это допустили.
Было не совсем понятно, что он имеет ввиду: сентябрьское поражение Польши, образование Гетто, гибель сотен тысяч польских евреев или все это вместе. На нас с Карстеном он не смотрел, наверное не считая настоящими евреями. Он смотрел только на Двору и медленно говорил. Кажется, я стал совсем хорошо понимать польский язык, иначе почему его тихие слова жгли огнем?
– Каждый должен сам замаливать свои грехи – говорил он – Когда у вас там… – он махнул рукой куда-то за Вислу – Когда у вас начнется, я пойду в костел, встану там на колени и помолюсь. Я плохой католик, но я буду истово молиться, а вот к исповеднику не пойду. Исповедаться я приду в Гетто, клянусь честью. Приду и приведу кого смогу, хотя нам и запретили это делать. Приду, так и передайте Мордехаю40. Пусть евреи отпустят мне грехи…
Потом он поцеловал Дворе руку и пошел по тротуару не оборачиваясь. Вначале он непроизвольно чеканил шаг, а потом опомнился и пошел свободной, гражданской походкой, немного сутулясь. Двора смотрела ему вслед еще минуту или две после того как он исчез в подворотне и повернулась, чтобы сесть в машину. Солнце осветило ее и мне показалось, что я уже где-то видел это лицо и эти непослушные темные волосы. Но память меня подводила, смешивая истинные и ложные воспоминания, а из окна "Опеля" мне уже призывно махал Карстен.
