Теперь и все остальные, не исключая солдат, как по команде, повернулись к Казимежу. Тот нервно пожал плечами, стараясь не смотреть на Поважного.
– Вот она знает, пан гауптман – сказал он, мотнув головой на Миру – Надо ее допросить и она все скажет.
– Скажет-то скажет, куда она денется – задумчиво произнес гестаповец, убирая за обшлаг плаща свой люгер – Да вот когда? А нам надо знать сейчас, не то ищи потом этот штаб.
Я начал смутно понимать, что здесь происходит. Провокатор Казик навел Гестапо на Поважного и за ними следили. Эта слежка должна была вывести их на штаб всего Сопротивления или хотя одной из нескольких еврейских боевых организаций. Их сложные мнемоники я не запомнил, лишь обратил внимание, что там фигурировало слово "żydowski", что меня несколько покоробило. Хотя Мира и успешно применила элементарный прием конспирации, но благодаря предателю Казику рано или поздно Гестапо все же вышло бы на штаб. Их планы сорвал выстрел из двустволки. Он оказался достаточно громким, чтобы переполошить засаду и немцы, решив, что Казик раскрыт, пошли в атаку.
Тем временем солдаты обыскали Поважного и, сделав это не в пример профессиональнее Лейба, обнаружили не пистолет, а складной нож. Гауптман задумчиво повертел его в руках, проверил как выскакивает лезвие, бросил на пол и сказал:
– Пан Поважный… Да, да я все про вас знаю… Впрочем, я нахожу ваше поведение разумным и похвальным…
Поляк проворчал про себя нечто, подозрительно напоминающее каноническое "пся крев!". Наконец, гестаповец повернулся ко мне:
– А это кто еще? Хорунжий!
Казик зашептал что-то в ухо гауптману, который брезгливо скривился от такой вольности, но продолжал слушать.
– Аненэрбе? – удивленно переспросил тот на неизвестно каком языке.
Тем временем один из солдат неосторожно приблизился ко мне. Теперь, пожалуй, его можно было достать ногой. Контактный бой, "крав-мага", не какое-нибудь там айкидо или карате. Здесь не нужна голая пятка, или чем они там воюют? Но и сапог, хороший германский сапог качественной кожи с квадратными головками гвоздей, не слишком подходил для хорошего удара. Как я пожалел сейчас, что у меня на ногах не наши высокие армейские ботинки, которые так хорошо держат ногу и, в то же время, дают свободу всем суставам, сколько бы их там ни было. А вот для удара рукой солдат был, пожалуй, далековато.
Пока я размышлял о вечном, гестаповец просматривал наши документы, отобранные Казиком у Поважного и, по мере того, как его взгляд опускался все ниже, брови его уверенно ползли вверх. Когда он дошел до подписи рейхсфюрера, то невольно присвистнул, в нем как-бы прорезалось нечто человеческое и даже его опереточный плащ стал смотреться не так глупо. Когда же он обратился ко мне по-немецки, последовал спокойный комментарий Казика:
