–– Кim jesteś? Wer seid ihr?26?
Прямо напротив нас, стояла, вжавшись в кирпичную стену, миниатюрная девушка. Лицо в тени невозможно было различить, зато в свете лампы хищно сверкнули короткие стволы охотничьей двустволки, которую она неумело направила на нас. Я обвел глазами помещение. Небольшой штабель разномастных ящиков был задвинут в угол и оттуда на нас глядела еще одна пара настороженных глаз, принадлежащих парню в коротком пальто и надвинутом почти на глаза картузе. Наверное, это и был тот, кто нас встретил: обладатель сиплого голоса. Его руки пропадали в темноте и невозможно было увидеть, есть ли у него оружие. Зачем это тебе, Арье, подумал я? Ты все равно не причинишь зла этим людям, даже если от этого будет зависеть твоя жизнь. Поэтому, прекрати рассчитывать сектора обстрела, старший капрал Ковнер. Я повел носом. В подвале было душно и пахло плохой едой, потом и парашей. Наверное они выносят ее по-очереди и наверное это очень опасно. Вот только страхом здесь не пахло. Кому как не мне это знать. Я помнил тот запах, запах страха, помнил его в переулках Хеврона, на поле битвы в средневековой киевщине, в трущобах античного Вавилона. И всюду он был одинаков. А здесь страха не было! Может быть подвал был полон храбрецов, не ведающих этого трепета? Нет, вряд ли, ведь я знал по музейным экспозициям, что здесь были девчонки и мальчишки, вчерашние дети. Скорее всего, они просто устали боятся за четыре года оккупации и три года Гетто, их страх умер, атрофировался. Так их всего двое? Нет, в дальнем конце бункера были навалены тюфяки и там еще кто-то был. Видно его не было, но мой слух обострился, как и все остальные чувства. Человек на тюфяках тяжело заворочался, пытаясь подняться, но так и не появился.
–– Więc? Dlaczego vy przyszedłeś27? – переспросила девушка и стволы ее ружья качнулись вверх.
И тут я сообразил, что не имею ни малейшего представления, для чего мы в этом бункере. Меня вел Карстен и он, надо полагать, это знал. Может ему что-то сказал раввин Зиемба? Я посмотрел на австрийца, но он молчал, уставившись то ли на девушку в тени, то ли на срезы стволов ее оружия. И было еще в его взгляде какое-то странное выражение, в котором смешались оттенки всевозможных чувств. Совершенно непонятное выражение. А может мне это всего лишь показалось в неверном, колеблющемся свете. Как бы то ни было, но на него, по-видимому, не следовало рассчитывать и я лихорадочно прокручивал в голове самые фантастические варианты ответов. Можно было сказать, что мы переодетые АК-овцы или, еще лучше, советские бойцы Армии Людовой, агенты таинственного НКВД. Правда, Карстен не знал ни русского, ни польского, да и в любом случае нам не поверят без пароля. Может, сказать правду? Вот только не ясно, какую из них? Ту, по которой я сотрудник Аненэрбе по фамилии Сидоренко? Или ту, согласно которой я израильской старший капрал в отставке? В этот момент мои размышления прервал осторожный стук в дверь подвала. Тук-тук… пауза… тук-тук-тук! Это явно был условный знак. Парень в коротком пальто вздул свечу от лампы и, держа ее в поднятой руке, вышел в коридор. Он был хорошо виден отсюда и нам, по какому-то капризу акустики, все было хорошо слышно. Парень прислушался, удовлетворенно кивнул и сказал: "Варшава!" Это был отзыв на пароль и, хотя сам пароль мы не услышали, я его знал – "Ян". Не представляю, откуда это короткое слово всплыло в моей памяти. Может это была прочитанная книга воспоминаний одного из выживших, а может быть – рассказ экскурсовода. Да, подпольщики здесь были неопытные – произнести отзыв в присутствии подозрительных незнакомцев, способных, возможно, сообщить его в Гестапо. Впрочем, нас, похоже, не собирались отсюда выпускать. Тем временем, в бункер вошли еще трое.
