То вдруг возникал перед ним ненавидящий блеск узких желтых глаз, играющие желваки на широких скулах его мучителя…И он снова впадал в небытие.
-Погоны… они не нашли…Как замечательно, как…за…– и опять непонятное, бессмысленное бормотание. Ольга вдруг вспомнила, как старый Игнат, еще совсем недавно, врачевал ее собственную пулевую рану, которая, как водится, сразу же загноилась и нестерпимо болела. Он пек, очень медленно, в печи большую луковицу, разрезал ее пополам, и, шепча « Отче наш…», осторожно прикладывал к ране, перевязывая чистой тряпицей. И правда, боль стихала, немела рана и она засыпала, проваливаясь в глубокий, спасительный сон…Тихо вздохнув по теперь уже ушедшему своему спасителю, Ольга, перекрестившись и взяв свечу, открыла крышку подполья, где старик хранил припасы, достала луковицу. Владимир вновь, покрывшись крупными каплями пота, бормотал в бреду что-то бессвязное…
Глава вторая
Был первый после затяжных холодов, по-настоящему теплый, ласковый апрельский день. Степь, сколько схватывает взгляд, покрылась густыми сочно-зелеными травами, ныне быстро пошедшими в рост, ибо не стало стад, для которых природа, по своему вечному и непреклонному обычаю и возделала их, сперва сполна напоив сухую землю холодными и тягучими осенними дождиками, потом тихо взращивая травы под снегами, бережно укрыв от лютых степных морозов, а по весне, опять обильно напитав их корни мягкой талой водицей, раскинула их перед ласковыми лучами щедрого солнца, с каждым днем сияющего все ярче и ярче. Вскоре склоны неглубоких в этих местах балочек покрылись живописным ковром из душистых степных ирисов, ярко-желтых звездочек, а так же разноцветными россыпями невысоких степных тюльпанов: красных, желтых, розовых, изредка- и черных. И вся эта райская первозданность, чистота, волнуемая только легким дуновением еще робкого в эти дни степного ветерка, дышит, живет, радуется божьему свету и теплу, сквозь трели жаворонков, веселый треск воробьев, и еще тысячи и тысячи прочих мелодий весны. Иной раз вдруг вынырнет из круглой своей норки серый комок суслика, повертит головкой, понюхает воздух, дернув усами, и тут же скроется, тревожно пискнув, заметя висящего в головокружительной сини небес коршуна. Тот же, через какой-то миг уже, сложив крылья, стремительно несется к земле, цепко ухватив зорким своим глазом блеснувшую в высокой траве ленту желтоголового ужа. И вот уже взмывает довольный хищник ввысь, под яркое солнце, крепко держа в сильном клюве напрасно извивающуюся добычу! Ничего, много в этом году в степи ужа, лениво греется он на солнышке, развалившись меж белых костей да на закопченных развалинах кирпичных стен и становясь легкой добычей коршуна!
