Я верил, и она верила, что и эта встреча обязательно состоится, так как без этой веры нам невозможно было жить дальше. Мы обещали друг другу всю жизнь независимо от времени и от расстояний любить друг друга и при первой возможности писать письма. А Лиза в который раз заявляла, что я и есть ее единственный муж, что ей больше никто другой не нужен, и потому она никогда не выйдет замуж за другого. Я убеждал ее навсегда выбросить из головы эту мысль, говорил, что она молода, здорова, красива, что она только начала свою жизнь, что у нее все еще впереди, что может встретить достойного человека и полюбить его.
– Ты свободен и поступай, как знаешь. Моя жизнь принадлежит мне, и я сама распоряжусь ею.
Такие ее заявления ставили меня в тупик, и я вскоре прекратил разговоры на эту больную для нас тему. Один за другим проходят дни 4-го, 5-го, 6-го февраля, а вагонов все нет. Может быть, их вообще не будет? Иногда я бегал на станцию с одной целью – узнать что-нибудь новое о начале нашей погрузки. Как только я возвращался, Лиза стремительно подбегала ко мне и впивалась в меня глазами.
– Опять отсрочка! – говорил я.
Тогда она со вздохом облегчения опускалась на диван и шепотом благодарила Святую Деву Марию за очередной подарок. И только 8-го февраля 1946 года, наконец, вагоны были поданы, и началась знакомая суматоха погрузки. Наш эшелон состоял из 12-ти четырехосных пульманов, но для штаба полка в центре состава находился один пассажирский вагон, в котором нашлось место и для меня. Однако и в этот день мы тоже не отправились в дорогу, а была объявлена задержка до утра следующего дня.
Всю ночь в нашей маленькой комнатке на втором этаже Молькерайя горел свет, всю ночь мы с Лизой не смыкали глаз, всю ночь мы просидели рядом, тесно прижавшись друг к другу и… молчали. Уже было все переговорено и выговорено, все решено и условлено, осталось только еще раз, последний раз поцеловать друг друга и расстаться на веки вечные, ведь мы хорошо понимали, что теперь уж нам никогда больше не встретиться и не увидеться и никакой Вюрфель не поможет нам. Два слившихся в единое целое сердца, разрывались заживо на две части.
Под утро, не раздеваясь и не выключая света, мы незаметно для себя заснули глубоким сном. Вдруг в дверь раздался оглушительный стук: “Эшелон уходит!”
Это кричал посыльный Павла Крафта, который прибежал со станции с этим известием. Павел и Гертруда прощались в соседней комнате. Я мгновенно вскочил на ноги, поспешно чмокнул Лизу в губы, выбежал на улицу и стремглав помчался на вокзал. За мной, сопя и топая, бежал Павел. Мы с ним хорошо знали и понимали, что будет, если мы отстанем от эшелона. Наш состав действительно медленно двигался по рельсам, но я все же успел на ходу заскочить на подножку штабного вагона и сразу же стал искать глазами Лизу, которая вот-вот должна появиться на перроне. Но случилось чудо, по-другому этот факт не назовешь: пройдя еще несколько десятков метров, наш состав резко затормозил и остановился. Я мгновенно спрыгнул на землю и опять стал шарить глазами по перрону в надежде еще раз увидеть Лизу. Она появилась в дверях центрального входа в вокзал, на ходу застегивая пуговицы своего пальто. Я сорвался с места и что было сил помчался к ней, крича по дороге:
