» ходил демонстрировать и на Манеже показывал тыще людей, но – хрена с два. Так и шляется на митинги с копейкою в пупке – решкою вверх. Ищет у новых партий справедливости на белом свете, а там, где она была, знаешь, кто вырос? Генеральный прокурор на букву «хэ»! Пусть человек дрыхнет – Рождество все ж таки человек встретил.
– Провалитесь вы все тут! Мразь! Вы страну погубили! – снова взвизгнула молодая и возопила вдруг на весь подъезд: – Господи, Ты есть, в конце-то концов, или нету? За какие такие подлянки наслал Ты на нас проклятых этих демократов? При Брежневе небось никто не обоссывался где попало! Народ умел держать себя в руках партии и правительства! Мало, видать, нас сажали и расстреливали, мало!
«Ну что же эти верующие теребят Его, с большой буквы, всуе и дергают по всем своим дурацким пустякам? Неужели они всерьез полагают, что у Него только и дел, чтобы торчать в тутошней мерзлоте да разбирать частные вопли граждан по всем ихним поводам, включая ежедневную мультипликацию нелепой гражданской жизни?… Впрочем, если уж к Нему взываю даже я, неверующий Серьез, то…»
– Идем, Миш, идем, милый, спать, я «скорую» сейчас вызову.
– Ха-ха-ха! «Скорую»! Ну, мам, вы даете! До пупка прям меня вы рассмешили. Вы звякните «братцам в белых халатах» и скажите, что портвешок в «кишке» выбросили, тогда они враз сюда с сиреной прикандехают – про всех подыхающих забудут. Ну, мам, вы прям у нас даете!
– Пошли, Миш, спать тебе пора, не бушуй, Миш. Актив вон разбазлался. Козлам, видать, не спится. Заактив-ничали крысы. А мне ведь еще на службу надо, Миш…
– Идем, мам, идем… А гадюке, пригретой на вот этой моей впалой и волосатой груди, решительно заявляю: скорей хер к виску приставлю и застрелюсь, чем кину тебе, холодильник, говном набитый, в праздничный период еще хоть полпалки, – ни в жисть, сука, ни в жисть, мам, ничего я ей больше не кину…
Наверху послышались решительные голоса разбуженных или же мучающихся бессонницей мужчин. Слова «милиция» и «арест» звучали все чаще в их рассуждениях, негодующе злобных из-за невозможности хоть сколько-нибудь превратиться ни в рычащий приказ, ни в лающую административную команду.
Гелий замкнулся в себе еще укромней. Ему все было безразлично. Конечно, он мог зашевелиться и пояснить, что он не ханыга, а лишь сбит был машиной, спасся тут вместе с котенком от бесчинствующего жулья и необязательных ментов, а сейчас постепенно помирает. Но он подумал с упрямой, живучей обидой, что раз уж он от бесовской отстранился подмоги, то от людской и подавно откажется, тем более никто его тут выручать и не мечтает. Какое там! Подохнуть спокойно не дадут!
