Я позволила увести себя по небольшой лестнице на второй этаж, нам встретились несколько официантов, несущих огромные подносы с бутербродами, и это меня успокоило.
Боннар открыл ключом одну из дверей и пропустил меня вперед.
- Всегда запираю мастерскую, - пояснил он, поймав мой удивленный взгляд и бросая ключ на стол. – Не терплю здесь никого постороннего.
Здесь было самое настоящее царство красок.
Несколько мольбертов с неоконченными полотнами, запах скипидара и табака, море света из огромных окон. Брошенные в беспорядке кисти, перепачканные краской тряпки, медная статуэтка Венеры, стыдливо натягивающей на бедра соскользнувшее покрывало… Незаконченный городской пейзаж – оранжевые фонари в синем сумраке ночи… Опять подсолнухи – отчаянно-желтые, с красноватыми серединками, похожие на сумасшедшие солнца… Смешная расфуфыренная куколка-торговка с корзиной роз, сделанных из темно-красного, почти черного шелка… Эта куколка смешно смотрелась в мастерской, но стояла на видном месте, устремив глуповатый взгляд куда-то в стену, поверх голов посетителей…
- Какая из них? – спросила я, оглядываясь на мольберты.
- Вот эта, - художник подошел к холсту, закрытому тканью. - Я почти дописал ее. Остались кое-какие мелочи… Хочу, чтобы ты увидела первая…
Что-то в нем меня насторожило – может, то, что он вдруг назвал меня на «ты», а может то, как дико загорелись его глаза – я уже видела такой взгляд. Этьен смотрел так же… одержимо…
Месье Боннар сдернул ткань одним движением, и я не смогла даже вскрикнуть, потому что горло свело спазмом. Я зажала рот ладонью, глядя на эту картину с ужасом, но художник смотрел на нее восторженно.
- Я назову ее – Древо жизни! – сказал он. – Почти закончил! Надо, чтобы ты еще немного попозировала.
Мне было, отчего почувствовать омерзенье и тошноту.
На картине была изображена женщина с моим лицом. Она сидела, раздвинув ноги и приподняв ночную рубашку, обнажив бедра, живот и правую грудь. Лоно ничем не прикрыто, блестящая от любовного сока щель переходит в глубокую полоску между ягодицами, а черная поросль на лобке и в самом деле напоминает крону дерева.[2]
Женщина была написана так реалистично, что можно было увидеть даже прозрачные капли любовного сока. Натурщица изнывала от желания и предлагала себя зрителю-мужчине – бесстыдно, порочно. Красивая самка, желающая только одного – чтобы ее удовлетворили тут же, без особых ласк и стыдливости.
- Осталось дописать волосы и немного – лицо, - сказал Боннар, оборачиваясь ко мне и обнимая за талию.
