Наконец зелье подействовало. Умиротворение, совершенно неуместное, игнорируя всякий здравый смысл, разлилось по телу. Стало легко и спокойно. Я привалилась к растущему за спиной дереву и с наслаждением вдохнула упоительный аромат ночного леса. Почему я раньше не замечала, как здесь красиво? Теплая летняя ночь преобразилась и заиграла новыми оттенками. Однообразная палитра цветов вдруг наполнились глубиной и непередаваемой прелестью. Черный обратился блестящим обсидианом. Синий и темно-фиолетовый переливались точно маслянистые озера краски на новенькой палитре. Серый плыл загадочной дымкой над землей, газовой шалью кутая многочисленные деревья, укрывая голубоватые травы.
— Потрясающе, — запрокинув голову, протянула я, всматриваясь в хитрый узор раскидистой древесной кроны.
Кажется, это была ива.
— Вы могли бы озолотиться, продавая эту штуку по сходной цене.
Я понимала, что болтаю глупости, но вместе с напряжением рассеялась и настороженность. Невыразимая безмятежность вытеснила страх, настолько окрылив меня, что я закрыла глаза и про себя запела:
«Ромашки спрятались, поникли лютики…»
Кто-то тихо засмеялся. Этот смех прошелся невесомой лаской по моей коже. В ответ я практически замурлыкала.
— Так-то лучше, — касаясь теплыми губами моего уха, прошептал божественно-прекрасный мужской голос.
— Крайт, — прошептала я и повернулась навстречу бархатному звуку.
Наши губы встретились, и от внезапного головокружения я крепко обхватила его за плечи. Теперь меня уже заботили не красоты сумеречного леса, а то, что тело мое оказалось постыдно податливым и буквально молило о прикосновениях.
— А что, — подставив шею под жаркие поцелуи высокородного сида, спросила я, — мы будем это делать прямо тут, на голой земле?
И снова в воздухе зазвучал приглушенный мужской смех. Только теперь смеялся не Крайт, а Эфаир, который каким-то образом оказался позади меня, и теперь я уже упиралась спиной не в ствол ивы, а в его широкую твердую грудь.
Губы капитана легкими поцелуями покрывали мое плечо. Руки заскользили по бедрам и, достигнув паха, с силой прижали к себе. Я почувствовала, как в ягодицы уперся его напряженный член, и вместо того, чтобы отпрянуть, бесстыдно потерлась о него.
Ноги меня едва держали. Если бы не кокон из сильных тел, служивших своеобразной опорой, я бы давно распласталась на колком ковре соснового подлеска. Не скажу, что страх окончательно растаял в тумане нарастающего угара, но происходящее со мной было так ошеломляюще ново, так непереносимо остро, что неизбежно рождало опасение сгореть, превратиться в невесомый пепел.
