Коварные умы | страница 104

В ту ночь, когда я спала у него, я ощущала себя в безопасности рядом с ним, и он относился ко мне с уважением. Совсем не так, как я ожидала. В его объятиях я была как дома, но этот дом будет сожжён дотла, как только подлинная личность Сандэй Лэйн будет раскрыта.

Ник же, с другой стороны, никогда не был объектом моих обличительных речей по радио. Я нарисовала его образ у себя в голове, образ, который видела лишь я, но чем шире открывала глаза на него настоящего, тем меньше он, казалось, становился мне интересен.

Два года назад...

Последние три часа мы с Греем болтали обо всем.

Мы говорили о том, что любим, но не о том, кто мы. Когда он не задал мне миллион вопросов о жизни дома или моих мечтах, для меня это было будто глоток свежего воздуха. Мы оба считали, что стараемся поддерживать простой разговор, но всё было намного глубже. Признаваясь в том, что любите, вы соглашаетесь на определённый уровень доверия. То, что вы любите, говорит о том, кто вы есть и что для вас ценно.

Грею нравились пожилые люди, потому что они пахли мятой и у них были самые лучшие истории. Он любил футбол, но не был влюблён в него. Когда я сообщила ему, что не вижу разницы, он улыбнулся и стал теребить в руках наволочку.

— Думаю, я люблю футбол, потому что благодаря ему я здесь, — сказал он, — но есть и другие вещи, которые я люблю больше.

Когда я спросила у него, что именно, он ответил «сэндвичи с тунцом». Тунец, приготовленный на воде, не на масле. Когда я сказала ему, что тунец – гадость, он ответил, что очень хотел бы сейчас такой бутерброд и отправился обратно к моим нижним областям. Поэтому я слегка ударила его по лицу, что привело к ещё одному раунду крышесносного с-е-к-с-а. Такого, когда я была прижата к изголовью кровати, и, вероятно, после секса мне понадобился бы костоправ и, совершенно точно, пакет со льдом.

— Зелёный, — ответила я, вынимая небольшую стопку «Принглс» из банки. Я уронила одну чипсину на грудь, и Питерс стащил её зубами, всасывая её, словно пылесос.

— Зелёный как весенняя трава или изумрудно-зелёный? — спросил он, поцелуем убирая часть крошек от чипсов с моей груди.

— Зелёный как деньги. Вот почему я сплю с кандидатами в НФЛ, ясен пень, — дразнила я, отряхнув остальное рукой.

Питерс сощурил янтарные глаза и зарычал, когда откинулся на подушку.

— Какой тогда твой любимый цвет? — Я перевернулась лицом к нему, глубоко зарыв голову в его подушку.

— Ну, был голубой, но теперь коричневый.