– Нет, этого никак не может быть, – равнодушно ответил я, думая: «Ах ты, гнида тыловая, вонючая». – Никогда не жалуюсь на здоровье. Сослуживцы зовут меня «железный Эрих».
– Чудно, – сказал он, несколько оторопев.
Сегодня на нём был лиловый костюм с синими полосами. Очень респектабельный двубортный пиджак отлично подошёл бы гробовщику.
– Завтра к нам привезут пенсионеров из Бродхума. Хе-хе. Новый состав.
– А куда подевался старый состав?
Он долго и со вкусом смеялся. Долговязый приблизился к моей сумке и с любопытством взглянул в неё, как будто не его руки перешвыривали мои носки и кальсоны, переворачивали страницы записной книжки в поисках пароля от Бундесбанка. День обещал быть прекрасным.
– А где же ваша крыса?
– Ушла искать лучшую жизнь.
– А вам не надо искать лучшую жизнь, – посерьёзнев, сказал Фриш. Его мягкое лицо и пробор на лоснящейся голове были обворожительны. Пальцы, поросшие шерстью, смахнули невидимую соринку с моей рубашки.
– Я её нашёл.
– Именно. И не искали да нашли, такое случается. Ни о чём не думайте, Коллер, и ничего не бойтесь. Право слово! Я извещу ваше начальство в Вестерхайме, перешлю все бумаги, пусть умывают руки. Почему бы не взять отгул за счёт заведения? А я пробью по своим каналам, и всё прекрасно устроится, просто великолепно. Заворачивайте-ка после отбоя на дружеский матч-турнир. Только вы и я, только свои. А? Обчищу как липку, не успеете и моргнуть.
– Хвалился бродяга еловой ногой…
– Хе-хе-хе…
После их ухода я лёг на кровать прямо в одежде. Из коридора слышались неразборчивые голоса, радиола играла что-то бравурное. Они меня достали, лихорадочно думал я. Ну и что же? Подумаешь. Никогда, что ли, не видел садистов и извращенцев? Да веслом их греби при любом штабе. А чего, спрашивается, ты хотел, Эрих? На что ты рассчитывал?
Я видел лицо Матти, он повторял: «Папа», пропуская согласные, ему было два года. Под Фриденсдорфом мы выталкивали грузовик, грязь чавкала под сапогами, жирная серая грязь, и когда мотор, наконец, завёлся, мы испытали не радость, но тупое и равнодушное облегчение. На полпути к Везеру нас подобрал патруль. «Дезертиры», – заявил унтер в мотоциклетных очках, а я был настолько зол, что ответил: «Тебе ли не знать, чёртова прошмандовка?» Он ударил меня, и сон кончился – лопнул как мыльный пузырь. Нужно было сделать это раньше, Матти, сказал я, и он кивнул, глядя на меня с выражением милого, ангельского терпения, которое я так люблю в детях, но ненавижу во взрослых; нам нужно было прекратить эту мерзость ещё тогда.
